Мы разместились на свободных местах. Тут в дверь вошел высокий мужчина.

— Марин, ты еще долго будешь работать? Игорь ушел, я тоже отваливаю.

— Да, я должна провести опрос свидетелей и оформить его. Мое дело наконец-то сдвинулось с мертвой точки. А ты иди.

— Ну смотри, одна остаешься.

Они попрощались, он ушел, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Я слушаю.

Рассказывали мы долго. Абсолютно все, даже то, что дела, в общем-то, не касалось: про игру в морской бой, про голых мужиков, про серую резинку, наделенную полномочиями мыши, про Сталина без порток и прочее. Когда закончили повествование, повалились на стол без сил. Нас приподняли и угостили сухарями, заботясь о том, чтобы важные свидетели не скончались раньше времени от голода, так и не дождавшись суда.

— Значит, вы утверждаете, что труп Лисовского Михаила находится под землей на территории аквапарка? — Мы кивнули. — Занятно. Ох и работка же мне предстоит… А Разин не сам упал с моста, ему помогли?

Я пожала плечами:

— Сложно что-то утверждать. Когда мы это видели, создавалось впечатление, что Каретников просто не рассчитал силу удара, в результате чего тот перевалился через канат и разбился. Но Черкес заявила нам, будто специально посылала родственника разделаться с Разиным. Так что там непонятно.

— Еще лучше, — совсем расстроилась женщина и склонила голову над бумагами, сжав пальцами виски. Наверно, у нее разыгралась мигрень от нашего рассказала, или просто женщина сильно устала. Чего уж говорить — тринадцать часов проторчать на работе. Интересно, это у нее каждый день такой? Или бывает, что она хотя бы в семь часов уходит домой? И выдаются ли ей выходные при такой каторге?

Здесь по всему зданию разнесся Du hast. Все трое вздрогнули, не понимая, откуда тут взялась музыка, потом я вспомнила, что это, скорее всего, мой сотовый. Откопала его в сумке и ответила.

— Кать, это я. Вы еще там?

— Да.

— Ага. Короче… В общем, Алехин умер. Мои соболезнования.

Мне захотелось плакать.

— Ты уверен?

— Что за вопрос? Об этом мне сообщил врач, накрывая тело простыней. Ты думаешь, он специально это сделал, решив похоронить его заживо? — Потом прибавил нежно: — Извини. Мне не стоило иронизировать, это все серьезно. Я понимаю, что вы успели породниться, но он вправду умер. Там заражение было или еще какая-то хрень, я не понимаю в этом. Дать тебе врача?

— Нет, не надо, — поспешно сказала я и нажала сброс.

Федор скончался. Еще одна жертва этих долбаных сокровищ, этих писем. Они не пожалели даже того, кто самолично спрятал их от посторонних глаз в земле. Впрочем, что это я такое говорю… Будто письма одушевленные или прокляты. Конечно, нет. Его убил не клад, а те, кто за ним охотились, — Черкес и Каретников.

— Что там? — проявила беспокойство Образцова.

— Юля, Федор умер.

— Нет!

Я вздохнула и ничего больше не сказала.

— Алехин? — уточнила Марина Сергеевна. Я кивнула. — Черт-те что творится.

— О боже! — восклицала Юлька. — Он не мог умереть! Как вы не понимаете? Вы только подумайте, его пытали, он сидел в подполе три недели и не умирал. Он боролся за жизнь, экономил воду и еду. И вот его наконец спасают. И тут же умереть? Просто взять и умереть?! Так не должно быть! Так не бывает на свете! Просто умереть сейчас?!

— Юля, он не просто умер, — возразила я. — Его убили. Ради того, чтобы виновные были наказаны, мы и сидим здесь. Возьми себя в руки, пожалуйста, мне больно на тебя смотреть. — У меня появилась дельная мысль: — Марина Сергеевна, у Черкеса есть племянница в городе. Живет где-то поблизости. Она наверняка знает адрес в Краснодаре, куда они поехали.

— Проверим. А сейчас вынуждена вам сообщить неприятную новость. Вам не разрешается покидать город.

— Как это? — возмутились мы. — А наши родители?

— Ничего не могу поделать, — сказала она с таким сожалением, что как-то сразу верилось: действительно не может.

— И до каких пор?

— Пока я не закрою дело.

— То есть получается вы отпускаете нас с подпиской о невыезде? — возмутилась я. — Как главных подозреваемых?

— Катя, вы не подозреваемые. Но из города вас не выпустят. Без вас дело просто остановится, и все.

Видя пропавшее желание сотрудничать на наших лицах, Корчагина пустила в ход коронный номер:

— Вы же хотите, чтобы те, кто бросил вас в подвал, те, кто убил Алехина и моего мужа, сидели в тюрьме? И я тоже этого хочу, поверьте мне. — После этого мы приободрились. — Мы с Алексеем были друзьями. Я ни перед чем не остановлюсь, чтобы наказать их. Разин мертв, но он убил Лешу по приказу Черкеса. Вот кто заслуживает справедливого наказания.

С этим невозможно было не согласиться.

— Ладно, мы пока пойдем. — Я поднялась. — А когда мы будем нужны, позвоните нам.

Следователь, перейдя на еще более доброжелательный тон, по-матерински мягко сказала:

— Катя, сядь. Ну куда ты пойдешь? — Я села и задумалась. А на самом деле — куда? — Обратно вам нельзя. Там теперь будет дежурить машина на случай, если они вернутся.

Юлька ткнула меня в бок.

— А Женька-то где жил это время? Не мог же он в кустах ночевать?

— Не знаю. И как это мы не догадались спросить его?

— Что верно, то верно, — ответила следователь. — Я бы не прочь и со спасителем вашим потолковать, что проделал такой путь в полторы тысячи километров только для того, чтобы выпустить вас из темницы, открыв засов. Он один видел, как преступники скрылись с места. Его показания тоже важны для следствия.

— Мы скажем ему об этом. Правда он… не очень это все любит, — вынуждена я была открыть правду о любимом. Уж кого-кого, а органы, наделенные властью, он не уважает. Я не была с ним солидарна: мне попадалось много хороших людей из этой среды. Плохие тоже были.

— А кто же это все любит? — разумно заметила Марина Сергеевна. — Это как поход к врачу: не хочется, но надо. Ладно, предлагаю вам вот что. У меня есть квартира, но сейчас там жарко. Едем ко мне в домик на побережье. Он достался мне от бабушки, я там часто прячу свидетелей, которым грозит опасность. — Мы тут же выпучили глаза. — Не пугайтесь так, я не думаю, что вас там станут искать. И другу своему сообщите, что вы со мной, чтобы не волновался.

Это меня успокоило и, пока бывшая жена Кочерги приглаживала перед зеркалом прямые рыжевато-русые волосы, я писала Женьке эсэмэс. Юлька сидела грустная-прегрустная, и я подмигнула ей, чтобы приободрить. Она в ответ тоже мигнула глазом, но выражение лица оставалось печальным.

Мы наконец-то покинули казенный дом и загрузились в машину Марины Сергеевны. Солнце пекло невыносимо, мы тут же опустили все оконные стекла, иначе невозможно было дышать.