обмена, продукты общественного труда стали товарами, и в этом новом своем качестве оказали разлагающее влияние на внутреннюю организацию самой общины. Та ступень разложения первобытного коллективизма, которая носит название сельской общины, характеризуется, как мы знаем, тем противоречием, что на общественной земле хлебопашество ведется в ней отдельными домохозяевами. Это ведет к развитию частной собственности, к новому усилению товарного производства, а вместе с тем и к зарождению свойственных этому последнему противоречий, т. е. к эксплуатации труда капиталом. Итак, товарное производство близится к концу, благодаря противоречию между общественной организацией производства и индивидуалистическим способом присвоения. Наоборот, оно развивается, благодаря противоречию между индивидуальным характером хозяйства и общественным характером присвоения одного из самых главных средств производства – земли. Теперь мы спросим г-на Тихомирова – какую из ступеней развития товарного производства переживает Россия? Какое из указанных нами противоречий свойственно ее экономическим отношениям? Если первое, то не имеет смысла противопоставление России Западу, а следовательно, и своеобразный характер русских «социально-революционных» программ. Если второе, – то каким путем остановит революционное правительство дальнейшее развитие товарного производства? Какими средствами разрешит оно противоречия, свойственные нашей сельской общине?

Захват власти революционерами может иметь два исхода.

Или временное правительство действительно ограничится «чисто внешней» помощью народу, и, ничему его не уча, ни к чему не приневоливая, оно предоставит ему самому устроить свои экономические отношения.

Или, не полагаясь на народную мудрость, оно удержит в своих руках захваченную власть, и само примется за организацию социалистического производства.

В брошюре «Социализм и политическая борьба» мы говорили уже о каждом из этих исходов. Теперь нам остается только повторить и развить высказанные там мысли.

Г-н Тихомиров избавил нас от необходимости подробно говорить о втором из предположенных нами случаев. Он и слышать не хочет о «деспотизме коммунистического правительства». Он требует, чтобы временное правительство «помогало» народу «с чисто внешней стороны», чтобы оно «организовало народ временно и лишь настолько, насколько его (т. е. народное) самодержавие может быть осуществлено при тех условиях». Как ни темна эта последняя фраза, но если она имеет какой-нибудь смысл, то означает решительный отказ от всякой попытки насаждать социализм посредством декретов «захватившего власть» тайного общества. Наконец, наш автор прямо заявляет, что временное правительство должно пользоваться властью «разумеется, не для создания социалистического строя». Это, конечно, опять очень большая нескладица, потому что кажется смешным социалистическое – хотя бы и временное – правительство, не пользующееся своею властью для создания социалистического строя. Но, как бы там ни было, очевидно, что г-н Тихомиров серьезно убежден в том, что временному правительству не нужно будет «ничего творить, а только разрешать силы, уже существующие в народе». Посмотрим же, к чему может привести такого рода «разрешающая» деятельность.

Наш автор не объяснил, как долго протянется тот период временя, в течение которого временное правительство будет «организовать власть народных масс». Он не сообщил также, что означает эта организация в переводе с мистического «наречия» его партии на литературный русский язык. Ни одним словом не обмолвился он о том, каким образом правительство захватившей власть партии Народной Воли будет заменено правительством, «народом выбираемым, контролируемым и сменяемым». Нам остается поэтому самим выбирать наиболее вероятную из всех возможных догадок. Восточные страны отличались до сих пор лишь дворцовыми революциями или такими народными движениями, в которых было очень мало сознательных политических действий. Чтобы сколько-нибудь наглядно представить себе вероятный ход русской революции, мы, волей-неволей, должны предположить, что, при всей своей самобытности, она все-таки совершится хоть отчасти на западный манер. А на Западе дело происходило обыкновенно таким образом. Выдвинутое переворотом временное правительство, продолжая поддерживать революцию против реакционных посягательств, созывало учредительное собрание, в руки которого и передавало судьбу страны. Выработав новую конституцию, учредительное собрание создавало правительство постоянное, соответствующее наиболее энергичным требованиям всей страны или некоторых ее классов. Само собою разумеется, что новое правительство оставалось постоянным, лишь до новой революции, или до новой переделки конституционного здания страны.

Вообразим теперь, что, захвативши власть, «партия Народной Воли» останется верна обещаниям г-на Тихомирова, и, ни к чему не приневоливая русский народ, созовет его представителей в учредительное собрание. Допустим, что выборы произойдут при самых благоприятных для революционеров условиях, что к ним приступят лишь после «обеспечения экономической независимости народа», т. е. после экспроприации крупных землевладельцев и предпринимателей. Допустим даже, что временное правительство установит сословный и классовый ценз и признает политическую правоспособность лишь за крестьянами, ремесленниками и пролетариями умственного и физического труда. Допустим, наконец, что временное правительство сумеет отстоять, а учредительное собрание – упрочить «политическую независимость» народа. Это последнее будет делом тем более трудным, чем скорее настанет предсказываемый г-ном Тихомировым революционный момент; от того же Тихомирова мы знаем, что, даже при бессилии буржуазии, народоправление возможно только в том случае, когда народ достаточно разочаруется в самодержавии царей. Отсюда следует, что если ко времени революционного взрыва упомянутое разочарование не будет достаточно сильно, то не будет и народоправления, и совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т. е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке. Но мы не будем пессимистами, примем в соображение, что Россия «едва ли может ждать», и предположим, что, ввиду такой крайности, наше отечество поторопится покончить с самодержавием. Мы до такой степени уступчивы, что готовы признать наилучший исход наиболее вероятным, готовы допустить, что у нас установится самый чистый вид «народоправления», т. е. прямое народное законодательство. Мы опросим только, можно ли «ждать», что самодержавный народ немедленно положит «начало социалистической организации России»?

Мы давно знаем, что

…Wo die Begriffe fehlen,

Da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein[181],

но мы просим читателя вдуматься в значение слов социалистическая организация производства и для бóльшей наглядности представить себе вероятные решения на этот счет русского самодержавного народа.

Собрание представителей вынуждено будет апеллировать к его приговору во всех важных законодательных вопросах.

Оно спросит его, одобряет ли и утверждает ли он совершенную временными правительством экспроприацию крупных собственников? И он ответит, конечно, утвердительно. Земля, рудники, заводы и фабрики будут признаны собственностью государства.

Но перемена собственника не означает еще перемены в организации производства. Вопрос об экспроприации приведет к вопросу об эксплуатации конфискованных имуществ.

Самодержавному народу нужно будет организовать на новый лад все свое хозяйство, производство и распределение всех своих продуктов. Какой вид организации признает он необходимым? Выскажется ли за коммунизм большинство нашего крестьянства?

Этого не «ждет» и сам г-н Тихомиров. Находясь на своей настоящей, или на недалекой от нее ступени развития, народ не захотел бы, да и не сумел бы устроить коммунистическое хозяйство.