— На какую цифру будем ставить, Креветка? Назови цифру.

Я быстро, очень быстро подумала, что ему двадцать пять лет, а мне одиннадцать, сложила цифры наших возрастов. Два плюс пять, плюс один и плюс еще один дают вместе девять.

— На девятку, дядя Бой.

— На девятку так на девятку.

И он опять исчез. Я слышала фразы, которые мне нравились: делайте ставки, ставок больше нет, а потом слышала звук шарика, прыгающего из лунки в лунку, и я подумала, что после каникул, в школе, когда матушка Дастье задаст нам написать сочинение о каком-нибудь событии, случившемся с нами во время летних каникул, я расскажу вот про это, как я играла в биаррицком казино. Шарик бежал, и его веселый стук перекрывал все другие звуки. Люди у стола стояли молча, так что мне даже пришла в голову мысль, что по сути стол для игры — это как бы немножко церковь, и тут сердце у меня подпрыгнуло, потому что я услышала слово «девять». Девять. Девять.

Больше я ничего не слышала. Девятка. Дядя Бой стоял передо мной. Он все поставил на девятку. Все жетоны. Он называл меня чудом, и красавицей, и своим амулетом, а потом вернулся в игровой зал, где слышался звук грабелек, сдвигающих жетоны. Я была счастлива. Даже больше. Я была на седьмом небе. Мне казалось, что на нас снизошла благодать, на дядю Боя и меня, что мы получили благословение от избравшего нас Бога, веселого, довольного и щедрого. Я была похожа на тех древних евреев, на которых посыпалась манна небесная, на Закхея, сидящего на своей смоковнице, я шла через Красное море, видела, как множились пять хлебов, ходила по воде вместе с апостолами, я была Жанной д’Арк, изгоняющей англичан из Франции, моя красная юбка казалась мне шлейфом, а вздутые рукава — воздушными шарами, и я думала о том, что когда-нибудь придет день и мне исполнится двадцать, и я буду такой же неотразимой, как певица дяди Боя, буду ходить в атласных брюках и в палантине из песцов.

Мы продолжали играть, и я продолжала называть числа. У меня все время возникали новые идеи: я использовала числа дней рождения, наш рост, наш вес, рост и вес мамы, номер нашего дома в Бордо, номер дома школы, количество писем, написанных мне Сабиной де Солль. И мы то и дело выигрывали. Иногда выигрывал только цвет, иногда везло потому, что играли четные или нечетные номера. Пять раз я угадывала число. Два раза девятку и по одному разу тройку, семерку и двойку. Я слышала, как смеялся дядя Бой, приговаривая: моя симпатия — колдунья, или: моей симпатии везет, и он прибегал из-за занавески, чтобы поцеловать меня. А потом спросил, не соглашусь ли я подождать его в «лагонде» полчаса, максимум минут сорок пять. Конечно, он бы предпочел, чтобы я была рядом, но, к сожалению, ему не разрешают. Взрослые люди глупые, а директор казино — вообще круглый идиот, в зале для игры в рулетку нет никакой занавески, чтобы я могла там посидеть, и мне не разрешают туда входить, это мне-то, лучшему игроку в мире!

— Понимаешь, Креветка, я должен воспользоваться твоим везением.

— Понимаю, дядя Бой.

Мне нужно было подождать его в «лагонде», чтобы он поиграл в рулетку. Не в баккару, это затянулось бы слишком надолго, а только в рулетку, он начнет с девятки, выиграет целое состояние, он в этом уверен, и купит мне прекрасный подарок, не песцовую накидку, раз я ее не хочу, а что-нибудь другое, например, браслет или даже два золотых браслета, купит их завтра же, на площади Сент-Эжени, в той же ювелирной лавке, где он купил бусы из кораллов и авантюрина для Маринетты. Ему хотелось осыпать меня драгоценностями, он называл меня женщиной своей жизни, он повторял это перед служащими, которые помогали нам играть в шарик, перед игроками, перед кассиром, выдавшим ему пачку денег за кучку жетонов, в три раза большую той, которую он получил, когда мы пришли. И перед швейцаром на выходе из казино еще раз сказал:

— Ты — женщина моей жизни, Креветка, пошли, я куплю тебе что-нибудь, чтобы ты не скучала, пока будешь меня ждать.

Мы дошли до вокзала местной линии Биарриц-Англе-Байонна, сокращенно Б. А. Б., рядом с ним есть книжный магазин, и там работала продавщица, которую дядя Бой хорошо знал, маленькая, кудрявая, по имени Грасьёза, оно ей очень шло. Дядя Бой поцеловал ей руку и сказал: найди-ка мне книжку, чтобы женщина моей жизни не скучала, пока будет меня ждать, самую красивую книжку, прошу тебя, Грасьёза. После этого я очутилась одна в «лагонде», села за руль, как дядя Бой, и стала читать «Тайну устья реки Котор», а он пошел играть в рулетку. Я никогда не забуду Орландо, героя «Тайны устья реки Котор». Это был венецианский принц, влюбившийся в юную хорватку по имени Йованка, у него были светлые и жесткие глаза, как из драгоценного камня. Я должна была бы подумать о светлых папиных глазах, о папе, но я не стала о нем думать, для меня теперь существовал только дядя Бой, он был лучше любого принца, прекраснее и великодушнее, он выигрывал в рулетку много денег и надевал мне на руки золотые браслеты. Когда наступил вечер, я уже успела прочитать половину «Тайны устья реки Котор». История развивалась стремительно. Йованка не любила принца, она была обручена с одним хорватом, рыбаком, жившим как раз в этом самом устье Котора. Орландо с ума сходил от ревности, его светлые глаза то и дело наполнялись слезами, он велел своим слугам похитить соперника и заточил Йованку в башню, оставшуюся со времен римлян, все это было страшно интересно, я была уверена, что все уладится и что Йованка окажется в объятиях Орландо. Я подумала: лучше не буду сейчас дочитывать, дочитаю про этот счастливый конец в постели, а завтра расскажу всю эту историю маме, а еще о том, что дядя Бой купит мне золотые браслеты, что я женщина его жизни и что в этом году такие чудесные каникулы. На стоянку подъезжали машины, из них выходили господа в смокингах, дамы в вечерних платьях и меховых пелеринах, как в витрине казино (а вот в белой пелерине никого не было). И все они шли в игровые залы. А дядя Бой, наоборот, должен был вот-вот выйти оттуда, и я уже видела, как он бежит мне навстречу с охапкой бумажных банкнот, видела его десять, двадцать раз, но все время оказывалось, что это не он.

В конце концов я заснула, уткнувшись лицом в руль, и «Тайна устья реки Котор» сползла на пол. Помню, мне снилось: принц Орландо разглядывал меня своими похожими на драгоценные камни глазами, на нем был смокинг, я шла ему навстречу, спрашивала, не знаете ли вы, принц, где мой дядя. Он не отвечал, и усы у него были разделены пополам, как у папы. Когда дядя Бой разбудил меня, я не стала спрашивать ну как, выиграли? Это был уже не тот дядя Бой, не тот, который играл в шарик, который обещал купить белую накидку и разговаривал с Грасьёзой, лицо его было бледным и менялось в свете фар подъезжающих автомобилей. Галстук был сбит набок, красивые волосы, обычно такие гладкие благодаря бриллиантину, глупо торчали, а одна прядь вообще вздыбилась, как гребешок, и я спросила: вы не поставили на девятку? А он ответил: поставил, да только тебя уже не было рядом, Креветка, и я все проиграл.

— Это неважно, дядя Бой.

— Я проиграл все, что мы выиграли вместе, и еще много, много других денег.

— Вы знаете, мне не очень-то и хотелось получить золотые браслеты.