Тогда министр иностранных дел написал ему разгромное письмо:

С этого самого дня лорд Галифакс решил вырваться из тени премьер-министра, и именно 10 марта 1939 г. можно назвать практическим началом отсчета Второй мировой войны. Потому что лорд Галифакс, получивший свободу действий, представлял собой опасность посерьезнее, чем даже Адольф Гитлер, который, действительно, в сравнении с экс-вице-королем Индии мог бы сойти за лакея. Тем не менее Чемберлен, считавший Галифакса в первую очередь своим другом, и понимая, что, возможно, обидел его чем-то, ответил ему дружелюбно:

Этот обмен письмами стал отправной точкой в коренном изменении внешней политики Британской империи. Если раньше премьер-министр Чемберлен выполнял дипломатическую работу, то теперь ему ясно дали понять, что больше подобного терпеть не будут. Однако же, получив от Чемберлена извинения, а также донесения разведки о том, что Чехословакия вот-вот будет проглочена Германией, лорд Галифакс вновь оставил свои непосредственные обязанности и уехал в Оксфорд выполнять обязанности канцлера. В то время, пока министра иностранных дел не было в столице, Кэдоган каждые пять минут докладывал премьер-министру Чемберлену противоречивые разведданные, по которым немецкие войска должны были захватить Чехословакию то ли через два дня, то ли через неделю, то ли начали захватывать еще вчера. Чемберлену ничего не оставалось делать, кроме как разводить руками. После скандала с Галифаксом он мог лишь ждать его возвращения, чтобы не нервировать министра своими самостоятельными действиями.

Лорд Галифакс вернулся из Оксфорда 14-го числа, когда Словацкий парламент объявил о независимости и государство Чехословакия перестало существовать. В этот же день президент Гаха был вызван в Берлин, где в результате давления с немецкой стороны ночью подписал установление над остатками чешской территории германского протектората. Галифакс приказал Кэдогану спроектировать телеграммы для Парижа и Берлина, а также подготовить для него речь к Палате лордов. 15 марта министр иностранных дел Британской империи так прокомментировал текущее положение дел: «По нашему мнению, ситуация стала радикально иной, как только Словацкий парламент объявил независимость Словакии. Эффект такого шага состоял в том, что государство, границы которого мы предлагали гарантировать, было разрушено изнутри и теперь прекратило свое существование, соответственно, правительство Его Величества не может считать себя больше связанным данным обязательством. Я не хочу прибегать к определенным обвинениям в супружеской измене, но не могу не признать, что то, что теперь произошло, рассматривается нами именно таким образом»492.

Он вызвал к себе немецкого посла, сделав ему строгий выговор: «Я могу понять вкус герра Гитлера к бескровным победам, но на днях ему придется столкнуться с чем-то, что бескровно не обойдется. Вывод, который все сделали в этой стране и за ее пределами, таков, что у немецкого правительства не было больше желания установить хорошие отношения с нашей страной и что оно было готово игнорировать мировую общественность, стремясь установить положение, в котором будет силой доминировать над Европой, а если получится, то и над всем миром»493.

Чемберлен посчитал Гитлера «обыкновенной маленькой свиньей». Премьер-министр увидел теперь с потрясающей четкостью то, что фюрер германского народа предал не только их договоренности, но и его, Невилла Чемберлена, лично. Слова Галифакса о «супружеской измене» это чувство в нем подхлестнули. Спустя два дня, 17 марта, в родном Бирмингеме накануне собственного 70-летия Чемберлен решительно выступил с критикой в адрес германской агрессии. Он заявлял, что сам герр Гитлер неоднократно подчеркивал, что чехи его больше не интересуют. «Это последнее нападение на небольшое государство или последуют новые? Или фактически это шаг к попытке силового доминирования над миром?»494 Премьер-министр был возмущен: «Я чувствую себя обязанным повторить, что в то время как я не готов подвергнуть нашу страну новым неясным обязательствам, не дающим гарантированного результата, куда бóльшей ошибкой было бы предполагать, что если страна полагает войну бессмысленным и жестоким исходом, она настолько разобщена, что не примет самое горячее участие в сопротивлении угрозам, если это когда-нибудь понадобится»495.