Развлечения британцев в Италии затягивались до глубокой ночи. Ужинать начинали в полночь. Галифакс не привык к такому распорядку дня: «Я думал, что не будет никакой причины, которая могла бы когда-либо прервать наши развлечения. Но в итоге все кончилось около 1:30, и меня уложили в кровать около 2:00. Итальянский ритм жизни очень отличается от моего»480. На следующий день невыспавшийся британский министр иностранных дел был заметно мрачен. Еще мрачнее были его мысли: «Когда я шел с Чемберленом к Муссолини вдоль не очень широкого прохода между рядами молодых чернорубашечников, которые стояли с выхваченными кинжалами на уровне плеч, меня не отпускала неудобная мысль, что, если бы я споткнулся, то должен бы был непогрешимо пронзить горло острием кинжала; Чемберлен, который ниже меня ростом, упал бы более счастливо, под кинжалами»481. Видя ликующие толпы на улицах Рима, все еще мрачный Галифакс думал о спектакле, но после он получил сведения о том, что эти акции демонстрации любви к Чемберлену были спонтанными, а вовсе не отрепетированными. Более того, Муссолини был чрезвычайно раздражен подобным поведением своих подданных и даже отдал приказ разгонять толпы восторженных почитателей «джентльмена с зонтиком».

Когда Галифакс вернулся в Лондон, то вместе с Кэдоганом они продолжили свои шпионские игры. На этот раз предметом их внимания стало сообщение из американских источников о том, что Гитлер готовится захватить Голландию. Галифакс снова взбаламутил Кабинет министров этим заявлением и требовал от британского правительства выработанной схемы действий на случай такого исхода событий482. Но всё, чего ему удалось добиться, – это решения, что в случае немецкой агрессии Британия окажет Голландии посильную помощь. Американские доброжелатели также сообщали, что 30 января Гитлер будет выступать с решительной антибританской речью в Рейхстаге. Вечером в день выступления фюрера встревоженный Форин Оффис коллективно приник к радио. Доносившаяся оттуда немецкая речь Гитлера возвещала, что «будет большой удачей для целого мира, если наши два народа могли бы сотрудничать в полной уверенности друг в друге»483.

В начале февраля Чемберлен сохранял свой оптимизм, основываясь на том, что он видел на улицах. А видел он людей, которые страстно приветствовали мир и до сих пор облегченно вздыхали, памятуя о кошмарной осени 1938 г. Британский премьер не мог вообразить, что европейские диктаторы увидят другое, что они будут так глухи к собственным народам, абсолютно не желающим воевать, сколько бы пропагандистские средства массовой информации ни старались. Не мог он вообразить и то, что его коллеги будут продолжать нагнетать обстановку.

Ситуация на континенте была дестабилизирована взятием войсками Франко Барселоны. В Форин Оффис звонил нервный Бонне, опасаясь возможной итальянской агрессии в адрес его страны. Галифакс наказал премьер-министру выдать максимальные союзнические гарантии Франции. Выступая в Палате общин, Чемберлен заявил: «Невозможно исследовать подробно все гипотетические ситуации, которые могут возникнуть, но я чувствую себя обязанным разъяснить, что солидарность, которой объединены Франция и наша страна, нерушима. Любая угроза жизненным интересам Франции с какой-либо стороны должна рассматриваться как непосредственная угроза и нашей стране».

После этого лорд Галифакс расслабился и даже жаловался Кэдогану, что ему нечем заняться. В ответ на это заместитель стал пересылать ему все сообщения, которые приходят в Форин Оффис484. Спустя два дня такой напряженной работы министр иностранных дел уехал в Йоркшир. Тем временем из отпуска вернулся сэр Невил Гендерсон. 3 февраля он приехал после лечения в Берлин: «Физически я был все еще негоден, но нравственно я был несколько восстановлен, избавившись от пессимизма и отвращения, которые преследовали меня в работе Международной комиссии, определяющей границы между Германией и чехословаками. Моя навязчивая идея о мотиве греческой трагедии во всем этом также отступила на второй план. Частично это происходило из-за отрицательной реакции на слухи, которые распространялись в декабре и январе. Сообщения, полученные из-за границы, содержали информацию о немецком вторжении и в Голландию, и в Швейцарию; захват румынских нефтяных месторождений; и даже неожиданный бомбовый удар по Лондону. Я полагал, что эти истории были запущены в обращение в основном нацистскими экстремистами, чтобы отвлечь внимание от их реальных и непосредственных целей; и на самом деле такие новости были в тот момент преждевременны»485.

В феврале в Форин Оффис из очередного источника поступила информация, что Гитлер собирается захватить то, что осталось от Чехословакии, в мае. Галифакс послал Гендерсону телеграмму:

«Ваши немецкие друзья могли бы действительно продемонстрировать нечто большее, чем нежные слова как доказательства их дружественных сердечных намерений»486. Но здесь в дело вмешался случай: 28 февраля Галифакс тяжело заболел гриппом487. Ходивший навестить больного Кэдоган застал главу Форин Оффиса сидящим в халате и в самом мрачном расположении духа. Обсудив с Галифаксом внутриведомственные интриги (обоим не нравилась кандидатура на пост посла в США лорда Лотиана), Кэдоган даже успел отловить премьер-министра в парке по дороге на работу и передать ему это недовольство. Но обсуждения с больным Галифаксом не прошли даром и для заместителя министра. Кэдоган заразился и тоже слег с гриппом через пару дней488. Таким образом, на целую неделю в начале марте 1939 г. Форин Оффис был обезглавлен.

Кому-то все же нужно было работать, и этим кем-то, разумеется, был премьер-министр Чемберлен. Он вынужденно давал от лица Форин Оффиса комментарии прессе. «Радужная история», вот как характеризовали те его мартовские слова сотрудники министерства иностранных дел489. Чемберлен тогда сказал репортерам, что ситуация стабильна и к концу года можно будет начать переговоры о разоружении, а также о том, что отношения между Италией и Францией начинают налаживаться. Заявление было выведено в чересчур приятных красках, хотя само по себе не было возмутительным. Но услышав из дома по радио о столь оптимистичных прогнозах, лорд Галифакс пришел в ярость. Находясь все еще в больном состоянии, он все же нашел в себе силы добраться от Итон-сквер до 10, Даунинг-стрит, чтобы устроить Чемберлену выволочку. К сожалению, усилия его были напрасны, к тому моменту, когда Галифакс появился в резиденции премьер-министра, премьер уже уехал в Чекерс.