Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О на-эджи ги ка аква, — проговорила тетя Уджу, в голосе — заряд обожания.
Ифемелу улыбнулась. Кёрт и впрямь берег ее, как яйцо. С ним она чувствовала себя хрупкой, драгоценной. Позднее, когда они уехали, она сунула свою руку в его, сжала: она гордилась — и собой с ним, и им самим.
* * *
Как-то раз утром тетя Уджу проснулась и отправилась в ванную. Бартоломью только что почистил зубы. Тетя Уджу потянулась за своей щеткой и заметила в раковине здоровенную плюху зубной пасты. Такой бы хватило, чтобы разок почистить зубы. Лежала эта плюха вдали от стока, мягкая и расплывающаяся. Тете Уджу стало мерзко. Как вообще человек чистил зубы, если после него в раковине осталось столько пасты? Не заметил, что ли? Когда оно упало, он себе на щетку еще выдавил? Или просто почистил почти сухой? То есть зубы у него, значит, нечищеные. Но зубы Бартоломью тетю Уджу не волновали. А вот плюха зубной пасты в рукомойнике — очень даже. Сколько раз она по утрам отмывала зубную пасту, споласкивала раковину. Но не сегодня. Сегодня с нее хватит. Она звала и звала его по имени, громко. Он спросил, что случилось. Она сообщила ему, что случилась паста в рукомойнике. Он глянул на тетю и пробормотал, что, дескать, торопился, уже опаздывал на работу, а она сказала ему, что у нее тоже есть работа, что зарабатывает она больше, чем он, — на случай, если он забыл. Она платит за его машину, между прочим. Он вылетел из ванной и ушел вниз. В этой точке тетя Уджу умолкла, а Ифемелу вообразила, как Бартоломью в этой его рубашке с контрастным воротничком и в брючках, поддернутых слишком высоко, спереди не шедшие ему стрелки, ноги иксом, выметается вон. Голос тети Уджу в трубке был необычайно спокоен.
— Я нашла квартирку в городе под названием Уиллоу. Очень милое место, во дворе ворота, рядом с университетом. Мы с Дике съезжаем в эти выходные, — сказала тетя Уджу.
— А, а! Тетя, так спешно?
— Я старалась. Хватит.
— А Дике что сказал?
— Он сказал, что ему в лесу жить не нравилось вообще. О Бартоломью — ни слова. В Уиллоу Дике будет гораздо лучше.
Ифемелу название города понравилось. Уиллоу: на слух — словно свежевыжатое начинание.
МОИМ СОБРАТЬЯМ ЧЕРНЫМ НЕАМЕРИКАНЦАМ: В АМЕРИКЕ, ДЕТКА, ТЫ — ЧЕРНЫЙ
Дорогой черный неамериканец, когда решишь приехать в Америку, ты станешь черным. Не спорь. Перестань долдонить, что ты — ямаец или гайанец. Америке плевать. Ну и что, что в своей стране ты не был «черным»? Ты же теперь в Америке. У нас у всех случается посвящение в Общество Бывших Негров. Мое состоялось на младших курсах, когда меня попросили огласить мнение черного человека, — я, правда, не понимала, о чем речь. Ну я и сочинила что-то там. И признайся, ты говоришь «я не черный» только потому, что знаешь: черный — это самый низ расовой лестницы Америки. И ты такого не потерпишь. Не отрицай. Были б у черных все привилегии белых — что тогда? По-прежнему напирал бы: «Не зовите меня черным, я с Тринидада»? Вряд ли. Короче, ты черный, детка. А заделался черным — расклад такой: показывай, что ты обижен, когда в анекдотах возникают слова «арбуз»[126] или «смоляное чучелко», даже если ты не знаешь, о чем вообще базар, а поскольку ты черный неамериканец, скорее всего, и не узнаешь. (На младших курсах белый однокашник спрашивает, нравится ли мне арбуз, я говорю «да», а другой однокашник говорит, о господи, какой расизм, и я теряюсь. «Что? Почему?») Всегда кивай, когда черный кивает тебе в местах большого скопления белых. Это называется «черный кивок». Так черные говорят друг другу: «Ты не одинок, я тоже тут». Описывая черную женщину, которую ты обожаешь, всегда используй слово СИЛЬНАЯ, потому что такими черным женщинам в Америке полагается быть. Если ты женщина, пожалуйста, не вываливай, что у тебя на уме, как привыкла у себя в стране. Потому что в Америке решительные черные женщины — ЛЮТЫЕ. А если ты мужчина, будь сверхмилым, никогда не заводись, иначе кто-нибудь забеспокоится, что ты сейчас выхватишь пушку. Когда смотришь телевизор и слышишь «расовые оскорбления», — немедленно обижайся. И пусть сам ты при этом думаешь: «Ну чего мне не объяснят, что там на самом деле сказали?» И пусть сам бы предпочел выбирать, до какой степени тебе обижаться и обижаться ли вообще, — обижаться обязан в любом случае.
Когда докладывают о преступлении, молись, чтобы его совершил не черный, а если все же черный, держись от места преступления как можно дальше, недели напролет, иначе тебя могут задержать за сходство с подозреваемым. Если черная кассирша плохо обслуживает человека впереди тебя в очереди, сделай комплимент обуви этого человека или еще чему-нибудь — чтобы возместить ему скверное обслуживание, потому что за проступки кассирши ты отвечаешь в равной мере. Если учишься в колледже Лиги плюща и юный республиканец говорит тебе, что ты сюда попал исключительно благодаря позитивной дискриминации, не хлещись перед ним своими безупречными оценками в старших классах. Мягко намекни, что главную выгоду от позитивной дискриминации получили белые женщины. Если доводится есть в ресторане, чаевые оставляй щедрые. Иначе следующего черного, который сюда придет, обслужат ужасно, потому что официанты воют, когда им достается черный столик. Видишь ли, у черных есть ген, который не дает им оставлять чаевые, так что уж превозмоги его. Если рассказываешь не черному о чем-то расистском, что с тобою приключилось, проследи, что говоришь беззлобно. Не жалуйся. Будь великодушным. Если получится — переведи в шутку. Главное — не сердись. Черным не полагается сердиться на расизм. Иначе сочувствия никакого. Это применимо только к белым либералам, кстати. Белым консерваторам даже и не пытайся рассказывать ни о каких расистских случаях. Потому что консерватор скажет тебе, что настоящий расист тут ТЫ, — и челюсть у тебя отвалится от растерянности.
Однажды в субботу в торговом центре в Уайт-Марш Ифемелу повстречала Кайоде Да Силву. Она стояла внутри, у входа, ожидая, когда Кёрт подгонит машину, и Кайоде чуть не налетел на нее.
— Ифемско! — воскликнул он.
— О боже. Кайоде!
Они обнялись, оглядели друг дружку, наговорили все то, что произносят люди, не видевшиеся много лет, оба вернулись к своим нигерийским голосам и нигерийским самостям — стали громче, выразительнее, пересыпали фразы довесками «о». Кайоде уехал сразу после средней школы в университет Индианы, окончил много лет назад.