— Черт, черт, черт! — завопила Саша, отбиваясь в рукопашном бою. — Тетя Зира, нажмите на пумпочку! На пумпочку, я говорю!

— Чего тебе, Салейх?

Двери тихо открылись. На пороге в согбенной позе застыл верный слуга.

— Только что из столицы прислали сообщение, что Великая Даюри пребывает в гневе. Крушит все вокруг. Ваших младших жен оттаскала за косы.

Хаюрб усмехнулся. Вот в кого у него приступы бешенства.

— И что заставило мою матушку расстроиться?

Слуга торопливо достал из кармана письмо, развернул его и хорошо поставленным голосом начал читать:

«Еще вчера пропал личный телохранитель Даюри-дан Шукур из клана Скорпионов. Зашел в комнату Великой матери, а назад не вышел. К концу дня она начала подавать признаки сильного беспокойства, а к утру, срывая со стен ковры, рычала будто раненная медведица. Потом, скрывая лицо, под видом служанки отнесла голову барана в храм. Во время ее отсутствия были осмотрены личные вещи Шукур-дага, и выяснилось, что вместе с ним пропало его боевое копье и два амулета перемещения, выданных по приказу Даюри — дан. Место, куда мог переместиться Шукур-даг, определить не удалось, но известно, что накануне он получил послание от одного из смотрителей Гулких пещер».

— Вы нашли предателя?

— Да, его пытали. Он признался, что работал на Шукур-дага и переправил ему письмо из Агрида, пришедшее следом за первым.

— Второе? Было еще одно письмо? Где предатель сейчас?

— Не выдержал пыток, мой господин.

— Хорошо. Принеси мне амулет перемещения.

Море сегодня не волновалось. Мерный шум прибоя и синева, украшенная белыми барашками волн, успокаивали. Хаюрб втянул носом соленый воздух, медленно выдохнул, гася гнев и внушая себе смирение. Родителей не выбирают.

— Принес?

Амулет Ханнора блеснул зеленым глазом. Перед тем как согреть пальцами камень, Хаюрб представил покои Великой Даюри и тут же шагнул в разорвавшееся пространство.

— Здравствуйте, мама.

— Вот, значит, как тебя можно выманить из добровольного изгнания? — она сидела среди хаоса. Сваленные в кучу ковры, сорванные занавеси, разоренное ложе. Простоволосая, нечесаная, в грязной рубашке, Даюри руками собирала с плоского блюда жирный рис и запихивала себе в рот, не обращая внимания на то, что еда сыпется на грудь.

— Мне стыдно, что мой сын тоскует по продажной девке! Ненавистная пустышка! — королева-мать тыльной стороной ладони вытерла губы. — Сколько хаюрдагов целовали ее уста? Сколько лапали ее нагое тело? О чем еще молчат пески?

Хаюрб сцепил зубы, чтобы не вырвалось ни звука. Зачем матери знать, чем на самом деле занималась Шаша? Если бы не «продажная девка», как долго Даюри-дан оставалась бы Великой? За шесть лет трижды вскрывался значительный заговор. Трижды голова королевы-матери рисковала украсить собой пику врага, выставленную у главных врат, что принято делать при захвате власти. Всякий, кто не смел при жизни поднять глаза на принцессу из Давра, имел бы право плюнуть в ее мертвое лицо.

— Куда делся ваш телохранитель?

Губы женщины дрогнули.

— Он тоже оставил меня. Я никому больше не нужна.

Хаюрб не стал разубеждать. Это вызвало бы обратный эффект — лавину слез и упреков.

— Куда вы его посылали?

— Убить гадину, которая, даже сбежав, продолжала отнимать у меня сына, — лицо Даюри исказила плаксивая гримаса. — А теперь еще Шукур гниет в их мертвецкой.

— Как вы узнали о его смерти?

— Я сама видела труп, — Даюри бросила к ногам сына два использованных амулета перемещения. Как ни крепилась, она не смогла удержать всхлип.

— Шукур был вашим любовником, — Хаюрб не спрашивал, он понял истину сразу, как только услышал о подношении в виде головы барана. Так женщины Давра прощались с родными мужчинами: братьями, сыновьями, мужьями и отцами. Ни к одному из них телохранитель не относился.

— И что?!

— Он легко умер. Дотронувшийся до тела королевы-матери должен быть четвертован, — Хаюрб дернул за висящую у двери шелковую кисть. На вызов явилась служанка. Увидев правителя, она распласталась на полу. — Собирай вещи Даюри-дан. Она переезжает в Соли-шарбу.

— Ты не посмеешь засунуть меня туда же, куда сослал твой отец! Я Великая Даюри! — она рывком поднялась и гордо вскинула голову.

— Уже нет. Королева, разделившая ложе со слугой, теряет свой статус. Таков закон. Прощайте!

— Хаюрб, вернись! — завизжала женщина, но сын ее уже не слышал. Только что он похоронил мать. Теперь повелитель песков круглая сирота. И никто больше не вправе диктовать ему законы. Он сам есть закон.

— Простите, повелитель! — за ним бежала та самая служанка матери. — Это очень важно!

— Чего тебе? — он все-таки остановился.

Рабыня трясущимися руками полезла в рукав платья, откуда вытащила смятую бумагу и с подобострастным поклоном подала королю.

— Я нашла в комнате госпожи…

Утерянное письмо из Агрида — он догадался об этом сразу по оплавленным огнем уголкам. Его роднила с матерью общая кровь, поэтому она смогла вскрыть послание, в котором птенец Хаюрба нарисовал план академии с указанием места, где жила танцовщица.

— Алекс Дафой… — беззвучно произнес правитель. Он повернул голову, взглядом благодаря служанку. — Писать умеешь?

Та нерешительно кивнула.

— Поедешь в Соли-шарбу с Даюри-дан. Будешь докладывать о каждом ее вдохе. А я не оставлю твою семью без милости.

* * *

Шаг короля был тяжел. Хаюрба к земле прибивали слова матери, брошенные в злобе.

«Ненавистная пустышка! Пустышка! Пустышка!»

Слуги прятались по углам, боясь попасться к нему на глаза. Жены, обрадовавшиеся было, что повелитель вернулся, узнав, как он обошелся с собственной матерью, забились в дальние покои, забыв о вечных распрях между собой. Певчие птицы и те притихли, опасаясь вызвать гнев хищника.

«Пустышка!»

Да, мать произнесла то, в чем он боялся признаться самому себе: Шаша оказалась пустышкой. Гордой и неподдающейся. Шесть лет назад Хаюрб пробовал сломать ее, но вчерашняя школьница настолько поразила своей стойкостью, что он сдался. Не всегда дар просыпается под ударами судьбы, возможно, девочка просто не созрела.

Она сама напросилась выступать на праздниках у хаюрдагов. Сначала короля смутило ее предложение, но какой смысл держать Шашу в гареме, где из ревности, чувствуя интерес Хаюрба к ней, ее могли отравить? Закрыть в одном из дворцов? Но ненависть матери и жен достала бы ценную рабыню и там. Лучше показать, что она занимает его мысли лишь как танцовщица, приносящая деньги.