– Я еще раз спрашиваю, что здесь происходит? – дрожащим от ярости голосом произнесла Надя и, взяв подругу за плечо, развернула лицом к себе.

– Ничего особенного здесь не происходит, – бросился на защиту Леша. – Мы разберемся сами.

Надя, не обращая внимания на сына, смотрела на Светлану и ждала ответа.

– Надь, все в порядке. Не волнуйся, – сказала та, и тяжелый, почти коричневый румянец залил ее смугловатые щеки.

– Ты совсем с ума сошла? Ему двадцать лет! Ты не охренела такие вещи вытворять?

– Она ничего не… – начал было Леша, но Надя, не поворачиваясь, жестом опытного хормейстера велела ему замолчать.

– Почувствовала себя неудачницей и решила заткнуть дыру в душе еще одним молодым мальчиком? – с ненавистью шипела она в лицо Светы. – Тебе плевать, что ты ему жизнь сломаешь!

– Мне не плевать. Перестань. – Света попыталась выдержать Надин взгляд, но отвела глаза от невыносимой силы материнской ярости.

– А ты… – Надя резко развернулась к сыну. – Ты хоть знаешь, во что ввязываешься? Знаешь, почему она вернулась из своей заграницы? Ты бы ее видел тут вчера пьяную, тебя бы стошнило! Вот, смотри. – Надя рванула вверх рукав черной футболки и сунула худенькую руку под нос остолбеневшему Леше. – Я ее вчера, невменяемую, на себе от станции тащила, посмотри, нет, ты посмотри!

Леша, страшно побледневший, с ужасом перевел глаза на Свету, ожидая, что она скажет. Но Надя продолжала говорить одна:

– Ты думаешь, я его для этого растила?! Чтобы ты, старая стерва, им пользовалась, как игрушкой?

Надя кричала, лицо ее было красным, и казалось, что здесь, на любимой с детства кратовской веранде, сейчас орет на самых дорогих людей не она, а та ведьма, что снилась ей ночью. Мерзкая, страшная и сильная, эта сущность призвала всю свою древнюю хтоническую мощь, чтобы разрушить намечавшуюся связь, которая может стать удавкой на шее единственного сына.

– Значит, так. Мы едем в Москву. Сейчас! Сиди здесь и жди меня, – велела она Леше и тут же передумала: – Нет! Ты иди к себе, – повелительный жест в сторону Светы, и та сразу, опустив голову, вышла из кухни, – а ты иди со мной. Соберешь холсты и кисти. Быстро!

Никогда в жизни мать не говорила с ним так. С ним никто и никогда вообще так не говорил. Потеряв дар речи, Леша покорно прошел в мастерскую и сложил в большой кофр все принадлежности, на которые мать указывала резкими движениями.

– Отнесу в машину? – тихо спросил Леша, когда сбор материалов был закончен.

– Нет. Идешь со мной, – Надя командовала, почти не разжимая губ, и эта сдерживаемая ярость пугала даже больше недавних криков.

Леша сидел на стуле, глядя, как мать собирает сумку: пара платьев, костюм, какое-то белье. Она помедлила над стоящей на столике массивной металлической шкатулкой, прикинула, удастся ли унести ее за один раз вместе со всей остальной поклажей, и в конце концов сказала сама себе:

– Потом. Это потом.

И, повернувшись к сыну, резко мотнула головой, указывая подбородком на дверь:

– Вперед!

Они ушли, даже не попытавшись попрощаться со Светой. И всю дорогу до Москвы молчали: Надя – глядя на шоссе и выжимая газ на полную катушку, будто убегала от погони. А Леша – упрямо сжав челюсти и глядя то на проносящуюся за окном машины Москву, то на ожесточенный профиль матери.

* * *

Этой ночью Надя не дала мужу к себе прикоснуться, хотя ее раскиданные в нервной горячке руки и ноги Вадим ловил почти до рассвета. Только под утро она наконец затихла и заснула глубоко, по-настоящему.

Накануне поздно вечером жена и сын ввалились домой без предупреждения, молчаливо-напряженные и злые, и быстро разошлись по своим комнатам. Вадим увидел большой кофр и холсты в прихожей – и внезапно растерялся. Несколько месяцев он мечтал, чтобы жена вернулась и все стало как прежде, но сейчас внутри было больше тревоги, чем радости.

Вадим смотрел, как солнечный луч скользит по Надиному лицу. Вот-вот она проснется, и лишь недавно расправившиеся брови снова сдвинутся в мрачной гримасе. Что-то там у них произошло…

– Привет, – сказал он, как только увидел раскрывшиеся глаза, в которых осеннее солнце зажгло мелкие серо-зеленые искорки.

– Привет, – сказала Надя и перевернулась на бок, лицом к мужу, подтыкая одеяло и хмурясь. – Голова болит.

– Таблетку? – автоматически предложил Вадим, зная, что она откажется: Надя почему-то всегда избегала обезболивающих.

Он протянул руку и начал мягко поглаживать обнаженное худенькое плечо, но она сразу сморщилась:

– Вадь, не надо. Честно, не до того…

– Да что случилось-то? Ты во сне всю ночь металась, как безумная…

– Да, у меня сейчас кошмар за кошмаром… То какая-то ведьма приходит и пытается утянуть на глубину. А сегодня снилось, что из всего тела, там и тут, торчат кости. И так торчат, что просто жуть берет, как будто новый скелет прорастает и наружу рвется…

Она поежилась, и Вадим погладил жену по растрепанной голове.

– Ну, с телом у тебя все в порядке. Лишних костей нет. – И подмигнул, приглашая ее улыбнуться.

Но Надя смотрела все так же мрачно и после короткой паузы, набрав в легкие воздуха, наконец сказала:

– Вадь, похоже, Лешка расстался с Машей…

– Ну… Расстался и расстался. Дело молодое, новую найдет.

– Так нашел уже! Я его вчера застала на даче – он целовал Светку!

– Что? Светку Зарницкую? – Вадим громко рассмеялся, но под суровым взглядом Нади осекся и добавил: – Надь, это ненадолго. Уверен, все образуется.

– Тебя послушать, так всегда все само образуется. – Надя устало выдохнула, снова легла на спину и поймала мужнину руку, двинувшуюся к груди: – Вадь, я же сказала, не надо. Пора вставать. Я хотела поработать сегодня – получится?

– Да, конечно, – стараясь скрыть опять невесть откуда взявшуюся тревогу, ответил Вадим. – Вся мастерская в твоем распоряжении, я сейчас ничего не делаю, только обдумываю.

* * *

Лешу удержать дома не удалось. Едва проснувшись и даже не позавтракав, он сбежал – сначала к Маше, забирать машину и вещи. И потом «к ребятам». Надя пыталась спорить, но Вадим прервал ее и убедил, что сейчас на парня давить не стоит: успокоится, тогда и поговорим. И сам уехал куда-то по делам – она и не спросила, куда и зачем.

Надя немного посидела на диване в мастерской мужа, оглядывая наизусть знакомое залитое солнцем помещение. Готовых картин здесь теперь не было: в последнее время под влиянием Марго карьера художника Вадима Невельского, много лет прозябавшего в безвестности, развивалась со сказочной скоростью. Почти все написанное за два десятилетия было выставлено в нескольких московских