возможность попасть в Новую галерею, – отрезала Марго.

– Ох, – вздохнул он. – Ценю твою прямоту. Но легче мне от этого не стало.

– Ты всегда можешь откатить назад и сделать нормальную персональную выставку. У тебя для этого все есть, а Фомина я как-нибудь уговорю, – сказала она более ласково, вновь впуская в тембр мягкие грудные ноты. – Афиши еще не напечатаны, анонсы начнут публиковать через пару недель.

– Хорошо, я подумаю, что можно сделать, – медленно произнес Вадим.

– Отлично. Если будет нужно, звони, приезжай. – И Марго, как обычно, позаботилась, чтобы разговор, несмотря на все прозвучавшее, закончился на радостной ноте: – Вадим, все будет хорошо, время еще есть, если мы постараемся, то все разрулим.

– Все будет хорошо… Все будет хорошо… – Съежившись на кухонном стуле, Вадим опустил руку с телефоном и растерянно смотрел вглубь коридора, где белела дверь мастерской.

Как хорошо, что она закрыта…

* * *

Вадим не любил признавать свои ошибки. Как правило, хороший анализ показывал, что в провалах и неудачах был виноват не он. Вот и сейчас он делал все, чего можно ждать от порядочного и умного человека. Он искренне хотел поддержать жену и поделиться с ней своим успехом. Но ведь он не может сделать за нее все. Наде стоило бы нарисовать нормальную работу, а не этот странный пейзаж. Невозможно допустить, чтобы после всего, что он пережил, жена сейчас лишила его успеха. Образ коварной русалки, который предложила Маргарита, неожиданно его зацепил. Вадим буквально чувствовал, как холодные мокрые пальцы скользят по его спине и тянутся к шее, чтобы обхватить и увлечь во тьму забвения.

Понятно, что Надя не окончила Суриковский и не была настоящим художником, как Вадим и его отец. Но все же она художественно грамотный человек и не может не видеть уровень своей картины.

И тем не менее, если быть совсем честным с собой, ошибку он все же совершил. Он поторопился. Сначала надо было убедиться, что жена не утратила способность к творчеству, а уж потом объявлять галеристам о том, что выставка будет совместной. Неужели триумф, которого он ждал столько лет, будет сорван из-за его нелепой идеи сделать из Нади художника?

Вадим Невельской сидел с закрытыми глазами и болезненно хмурился, представляя себе все последствия этого необдуманного шага. Мама, в истерике кривящая старые губы и комкающая кружевной платок. Растерянная и жалкая Надя. Профессионально вежливая Марго, предлагающая ему завершить сотрудничество после громкого провала выставки. И снова – годы безвестности и работы впустую, без зрителей, без успеха, без денег…

– Вадь, ну как? – тихо спросила Надя, которая уже с минуту стояла в дверном проеме, глядя на посеревшее лицо мужа.

Он открыл глаза и нашел в себе силы улыбнуться:

– Ну, как и ожидали. Эта работа не годится, она недостаточно оригинальна. Для выставки нужны твои девочки. Хотя бы одна.

Надя склонила голову и сгорбилась, не отвечая.

– Сможешь? – нарушил он повисшую тишину.

– Я не знаю, – прошептала Надя. – Мне надо подумать.

– Хорошо. Думай. Время пока есть. Не буду тебе мешать. – И Вадим, не поднимаясь с кухонного стула, проводил глазами жену, медленно бредущую по коридору.

Глава 37

Многие годы домашняя мастерская была вотчиной Вадима, а Надя в основном проводила свободное время в спальне. Справившись с хозяйственными хлопотами и поболтав с вечно чем-то занятым Лешкой, она усаживалась к маленькому угловому столику со стоящим на нем ноутбуком и бесконечно училась, коллекционируя разные сертификаты и дипломы.

В кровати с уютной лампой у изголовья Надя тоже постепенно привыкла быть одна: режим Вадима был непредсказуем, и чем дольше они жили вместе, тем чаще он смотрел в мастерской телевизор и засыпал там же, на большом разлапистом диване. Сейчас привычный порядок нарушился: Лешина комната опустела, мастерскую приходится делить – как много-много лет назад, пока Надя еще не бросила учебу в Суриковском институте. И даже в спальне они снова вместе.

Вообще-то Надя выросла в этой старой квартире на Плющихе – с певучими полами, окнами в частых переплетах и неуютной планировкой: три одинаковые прямоугольные комнаты выходили в длинный коридор, заканчивающийся узкой, как шкаф, кухней. Но почему-то полноправной хозяйкой здесь себя не ощущала. И сейчас, когда ей внезапно захотелось спрятаться от всего и от всех, Надя по привычке пошла в спальню.

Сил совсем не было, спину и плечи ломило, и она было прилегла – но уже через минуту поднялась и села. Почему-то не хватало воздуха. Надя сидела, напряженно подняв плечи и вцепившись в покрывало маленькими руками, и смотрела в белую стену перед собой.

Девочки. Нужны девочки. Но ведь невозможно написать картину, если у тебя внутри нет для нее материала. Искусство рождается не из красок, а из внутренних токов, импульсов, из шепота подсознания и внезапных озарений, из труда и боли, из раздумий, минут забытья и тревожного ощущения беспокойного живого бремени, которое готовится появиться на свет, ворочается, растет и наконец рождается, принося облегчение и покой.

А сейчас Надя была пуста. Ей казалось, что внешняя оболочка ее тела сделана из тонкого фарфора и глаза, которыми она смотрит на себя изнутри, видят лишь посудное нутро – пустое, звонкое, бессмысленно хрупкое. Стукни карандашиком – получится звон. Из звона живопись не создашь…

«Что-то меня совсем унесло, – подумала Надя с неприязнью к своей слабости. – Надо собраться. Но как…»

Привычно потянув из кармана телефон, она пролистнула список вызовов и ткнула в нужный номер. Трубку сняли после двух гудков.

– Мам, привет! Можешь говорить?

* * *

Надя задумчиво шла по улице, засунув руки в карманы плаща. Неожиданный поворот в разговоре с матерью заставил ее выйти из дома, и теперь она с удовольствием вдыхала прозрачно-синий вечерний воздух и любовалась маслянистыми бликами фонарного света на пока еще пышной листве.

Маринина любознательность, постоянное жадное чтение чего угодно, от книг по философии до глянцевых журналов самого массового пошиба, сделали мать вместилищем разнообразной мудрости. Надя уже подзабыла эту ее манеру смотреть на любую проблему под совершенно оригинальным углом и была обескуражена внезапным вопросом.

– Где у тебя ближайший парфюмерный? – поинтересовалась Марина, выслушав сбивчивый рассказ дочери о девочках, пейзаже и угрозе, нависшей над выставкой.

– Наверно, на «Киевской», там ТЦ, много магазинов… А что?

– Сходи туда и потестируй духи, – Марина говорила с такой убежденностью, что Надя подумала:

«Либо мама просто не поняла мою проблему, либо проблема у меня в голове».

– Мам, прости, конечно… Но духи? Мне не нужно сейчас.

– Мне кажется, что духи – это лучший вариант. Но можно, если хочешь, пойти в хороший магазин