Люди удивлялись, так как им это казалось странным чудачеством. Но мало-помалу ярость Аксели перешла в молчаливое, горькое презрение к пасторатским господам. Теперь уже оно не вырывалось наружу, но господа чувствовали это глухое отчуждение. Пастор искренне обижался:

— Это очень тяжело. Но ради старого Коскела приходится терпеть.

— Я, во всяком случае, не-намерена терпеть наглости, — сказала Эллен. — Пусть только попробует мне нагрубить, я покажу ему, что значит хорошее поведение.

— Да нет, больше уж он никаких грубостей себе не позволяет. И потом, надо отдать ему справедливость, работник он преотличный, совсем как отец, а пожалуй, даже лучше.

Парень стал немножко помягче благодаря новой косилке. Управляющий, который должен был работать на ней, никак не мог установить ножи, а сметливый Аксели сразу их наладил и вообще быстро ознакомился с машиной, так что ему все было в ней понятно.

— Попробуй-ка управлять машиной, раз ты такой ловкий.

Это было редкое доверив, так как сельскохозяйственные машины тогда еще только-только начали появляться и управлять ими обычно давали старшим, заслуженным работникам. Аксели сел и поехал, и машина отлично слушалась его. Об этом скоро узнала вся деревня. Люди говорили:

— Слыхали? Сын-то Коскела управляет косилкой в пасторате... Немногие в его возрасте способны так понять машину. Но только все без толку: как ты ни надрывайся, хоть пополам перервись на поденщине, а землицу-то отберут... Так и с нами, того гляди...

От радости и гордости за свое новое положение Аксели даже как будто перестал ненавидеть пастора. А тот с удовольствием наблюдал за покосом, не мог налюбоваться косилкой и похваливал Аксели. Парень ничего не отвечал, только порой пытался добродушно объяснить:

— Тут косить-то не штука: на таком ровном лугу, где нет ни единого камешка.

На каникулы домой приехал Илмари. Дядя подарил ему велосипед в награду за благополучный переход в следующий класс. Зимой школьные успехи мальчика внушали серьезные опасения. Илмари не был тупицей, но учился плохо, и дядя должен был употребить весь свой авторитет, чтобы заставить его учить уроки. Теперь он с восторгом катался на велосипеде по деревне, пугая старух, которые, завидя его, бежали с дороги далеко в лес, а потом еще долго что-то с удивлением бормотали, глядя ему вслед.

Илмари предлагал и Аксели поучиться ездить на велосипеде, но тот не посмел трогать хрупкую игрушку барчонка.

— А можно на этом ездить по улицам Хельсинки?

— Можно. Но мы с товарищами предпочитаем совершать на велосипеде загородные прогулки. Если на улице булыжная мостовая — езда не доставляет удовольствия. Сильно трясет.

— Какая мостовая?

— Булыжная. Такие камни, с кулак величиной, уложенные один к одному.

— А ты видел, как этого Бобрикова застрелили?

— Нет, конечно. Ведь покушение произошло в здании сената. Но казаки скакали по всему городу взад и вперед, а люди сидели по домам. А мы все-таки были во дворе и бросали в казаков камнями из-за ворот. Они-то не смогли перескочить через дощатый забор, а мы убежали на другой двор и скрылись... Только, чур, не говори папе и маме!

— Не-ет... Зачем же...

Аксели старался представить себе улицу, всю выложенную камнями с кулак величиной. «Надо бы все-таки побывать в каком-нибудь городе. Но только едва ли удастся, потому что поездка стоит денег, а отец нипочем не даст на этакое».

В то лето выстроили пожарный дом. Аксели хотелось поработать со всеми, но тут как раз случилась эта история с землей... Отец строго-настрого запретил ему ходить на стройку. Конечно, Аксели не посмотрел бы и на запрет, да от злости у самого пропала охота. Халме звал его много раз.

Наблюдая учения пожарных, он втайне завидовал им. Особенно нравились ему маневры с пожарной трубой. Порой его так и подмывало тоже ввязаться.

Но все-таки это господская затея. Конечно, Халме все разглагольствует о своем социализме, но это одни разговоры, а перед пасторатскими господами он так и вертит хвостом. Правда, иногда он как будто спорит с ними, но что толку в пустых словах? А сам расшаркивается да раскланивается...

— Черт! Я в их затеи не ввяжусь. Небось, торппы не станут свободными оттого, что они там пожарную муштру проходят. Там и бароновы люди слушают россказни Халме, развеся уши, да кивают ему, поддакивают. Но бог ты мой, едва лишь покажется борода барона, как они со всех ног бегут строиться, нахлобучив на головы каски. А Халме спешит барону навстречу, так что только тросточка мелькает. И то же самое с пасторатскими господами. Сатана! По мне, хоть весь мир полыхай пожаром, так, чтобы и головешек не осталось!

На следующую весну вдоль водосточной канавы поставили изгородь, чтобы разграничить угодья. Пастор поручил эту работу пасторатским батракам. Коскела с сыном он не мог послать отгораживать их же землю. Дело это камнем лежало на душе пастора. Он был чрезвычайно любезен с Юсси, старался выказывать дружеское расположение даже Аксели, но угрюмая холодность юноши отталкивала его. Пастор не мог не почувствовать, что молчаливое ожесточение Коскела становится все глубже и сильней. В каком-то смысле это было ему даже на руку. Он чувствовал себя оскорбленным. Разве не старался он сделать все, что мог? Как вообще люди его круга относились к простому народу? Смотрели так, как будто это пустое место, как будто это низшая раса. А он? Сколько раз он приходил к своему торппарю в дом, беседовал с ним как с равным и всегда старался дружески все объяснить.

Перед приходским советом он поставил вопрос о том, чтобы оплатить Коскела стоимость труда, затраченного им на землях, возвращенных теперь пасторату. Некоторые поддержали его, но большинство выступило против.

— Разве в договоре есть такое условие?

— Нет.

— Значит, и говорить не о чем. С какой стати растрачивать приходские деньги! Этак они все начнут требовать возмещения при каждом расторжении договора. Стоит только положить начало, а дальше это бог знает до чего дойдет! Землевладельцу придется вновь и вновь выкупать собственную землю! Коскела уже два десятка лет прожил там со своей семьей. Не со стороны же он получал пропитие все эти годы. Так что он не в убытке. Да притом ведь у него еще остается большая часть земли.

Никто ничего не имел против Коскела. И каждый, наверно, согласился бы выдать Юсси небольшую сумму денег за счет прихода. Но почти все члены совета были землевладельцами, и у них имелись свои торппари, а вопрос о земле уже грозно носился