в воздухе. Поэтому важен был принцип. На такой путь они не могли становиться.

— И так уже среди торппарей шум поднимается. Если теперь слишком распустить вожжи да церемониться с этим народом, так землевладельцев, чего доброго, грабить начнут.

А за спиной потом говорили:

— Коли пастор желает, пусть и платит из своего кармина. Выгоду-то всю он сам получает.

Пастор сказал Юсси:

— Я старался добиться для вас компенсации, но приходский совет не согласился.

— Да уж... оно конечно... Совет-то этот... известное дело...

И Юсси продолжал усиленно работать, словно решил переупрямить судьбу. Пастор ушел от него с тяжелым сердцем.

«Как неприятна эта житейская проза! Как преисполнена подлости жизнь человеческая с ее повседневными нуждами. И я не являюсь исключением».

Потом, конечно, явились другие мысли. Чувствительность юности пастор успел уже растратить. Проза жизни заглушила в нем когда-то чуткую совесть. «Разумные основания» приобретали и в его представлении все больший вес.

«Фактически тут нет моей вины. Проблема порождена существующими обстоятельствами. Земля принадлежит приходу — от этого никуда не уйдешь. Поскольку приходский совет находит, что торппа слишком велика, то если не теперь, так при следующем пасторе ее все равно бы урезали. Зачем же я, собственно, терзаю себя из-за этого? А горькие переживания Коскела порождены вовсе не каким-то благородным чувством, а обыкновенной жадностью и алчностью собственника. Так неужели это следует поощрять?

Нет, нет... Этот вопрос не имеет ничего общего с высокими моральными проблемами. Все это только первобытная дикость, живущая в каждом из нас, и позиция одной стороны ничуть не лучше другой... В Маньчжурии гибнут тысячи людей... А что это?.. Если бы нам когда-нибудь освободиться от всего этого... Как низко... Собственность, владение землей... Решение находится не здесь. Оно в наших сердцах. Если бы мы стали такими, какими велит нам быть Христос, то все это утратило бы свое значение. Алчность — смертный грех независимо от того, в чьем сердце она ютится».

Барон обещал продать пасторату хорошую породистую корову на развод. У барона скот отличный. К нему даже приезжают экскурсии из сельскохозяйственных училищ, и газеты писали о передовых начинаниях барона в области земледелия и скотоводства. Пастор должен признать, что земледелие в имении барона тоже ведется на высоком уровне. Теперь и пасторатское хозяйство начнет налаживаться. Поля приведены в порядок, а теперь и стадо увеличится. Болотные земли дадут много хорошего корма, в этом можно не сомневаться.

V

Русских на Дальнем Востоке поколотили. Это уже знали все, хотя в газетах писать о поражениях не разрешалось. Халме получал сведения от Хеллберга, имевшего свои источники, и сам усердно их распространял:

— Могу сообщить приятную новость: власть угнетателей лишилась еще одного зуба. Мы можем от души радоваться успеху японцев, ибо каждая их победа — это победа Финляндии.

И, потрясая тростью, Халме выкрикивал диковинное, непонятное слово, значения которого он не объяснял никому, как ни допытывались: «Банзай!»

Зато Валенти охотно объяснял его каждому. Он теперь и в поведении и в разговоре все больше подражал своему мастеру, которого это нисколько не сердило. В портновских талантах ученика мастер Халме разуверился окончательно. Он мог доверять ему лишь самые простейшие работы. Однако паренек был для портного незаменимым слушателем его бесконечных рассуждений и мог бы даже стать хорошим собеседником, если хоть немножко сдерживал свое неуемное воображение.

В воскресенье под вечер у развилки дорог посреди деревни собиралась кучка деревенских ребят пятнадцати-шестнадцати лет. Мальчишки этого возраста выходили гулять обычно после полудня, а к вечеру расходились по домам. Парни постарше появлялись только после шести, а их возвращения домой уже никто не видел.

Аксели, собственно, не принадлежал ни к той, ни к другой группе, но дружба с Оскаром привязывала его к младшим ребятам. Была еще третья компания — «задиралы». Она вела постоянную войну со старшими. Маленькие насмешники умели досадить хоть кому, но зато их и наказывали. Хватали всей пятерней сзади за шею и начинали сжимать.

— Бык или уж? —спрашивали при этом.

И жали до тех пор, пока схваченный не признавался, что он не бык, а жалкий уж. Но Ууно Лаурила был особенно упрям. Оску Кививуори однажды поймал его и начал жать. Мальчишка стонал и охал, но на каждый вопрос отвечал: «Бык». Под конец он уже только хрипел, но так и не сдался. Пришлось Оскару выпустить его. Но стоило постреленку отбежать чуть подальше, как на Оскара посыпался целый град камней.

— Сатана! Вот погоди, как стану большой... Чтоб ты поперхнулся...

Парни подолгу простаивали у развилки. Пинали камешки и говорили обо всем на свете. Устраивали всевозможные испытания силы. Валенти рассказывал о большом мире. Банзай! Неужели они не знают? Банзай—это воинственный клич японцев. Они все низкорослые, сами желтые, и глаза у них раскосые.

— Брось врать, черт. Таких не бывает.

Но Валенти умел убеждать. Он знал все это потому, что Халме регулярно получал газету «Тюемиес», а кроме того, у портного уже набралась значительная библиотека, в которой можно было рыться, не спрашивая разрешения,— мастер даже заставлял его читать. Правда, Валенти не раскрывал источника своих познаний, но, впрочем, в истории финской культуры это случалось и после него.

Организованный пасторшей союз женщин давал ребятам много тем для разговоров. У пасторши собирались женщины и девушки, вязали чулки для миссионеров и вели просветительные беседы. Мальчишки отпускали по этому поводу двусмысленные шуточки.

Задевали они и проходивших мимо девушек. Их ровесницы гуляли еще стайками и кокетничали с ребятами тоже все вместе. Но, бывало, иная девушка вызывала особенный интерес. Это выражалось замечаниями вроде:

— Гляди, какая кругленькая идет.

В таких перестрелках Аксели участия не принимал. Он делался в подобных случаях очень неловким и замкнутым. А если какая-нибудь девушка бросала на него значительный взгляд, им овладевало смущение, которое он старался скрыть, придавая лицу непроницаемое, каменное выражение. Так как ему было уже семнадцать лет, его удостаивали вниманием и более взрослые девушки. Не то, чтобы внешностью он был особенно привлекателен. Собственно, интересовались им не столько девушки, сколько их матери.

— Этот парень Коскела не то, что прочие бездельники. Вон он в пасторате машинами управляет. Да-а. Вот как оно время-то идет... Скоро ему и жениться пора. Счастливая та девка, которая доберется до их деньжищ... После смерти Юсси-то...

Богатство Юсси Коскела давно уже стало легендой.

— Денег-то у него припрятано...

Если бы людям сказать, сколько денег у Юсси было на самом деле, они бы не поверили.

—