десятую той цены, которую она получала в Голландии. Французская Ост-Индская компания закупила в 1691 г. восточных товаров на 487 000 ливров, которые были затем проданы во Франции на 1 700 000 ливров… Рабство в колониях стало другим источником гигантских доходов»; производство сахара, хлопка и табака целиком строилось на рабском труде [Dobb. 1946. Р. 208].

При режиме поддерживаемой политическими средствами разницы в ценах не существовало долгосрочной тенденции к уравниванию нормы прибыли. Политически защищенные двусторонние торговые структуры были противоположностью нововременных «свободных» коммерческих многосторонних отношений. Рост торгового накопления был возможен только за счет количественного увеличения объемов торговли, политического изгнания конкурентов с рынка (как внутренних, так и внешних), а также завоевания новых рынков и торговых путей. Поэтому само поддержание или расширение этой господствующей стратегии воспроизводства правящего класса целиком и полностью зависело от сохранения соответствующих национальных и международных политических условий.

3. Классовый характер морской торговли и ее геополитические последствия

Главный геополитический итог заключался в том, что морские торговые пути Средиземноморья, северной Атлантики и Балтики времен Средневековья, а также трансатлантические пути в период раннего Нового времени стали «территориализованными». Это означало, что они должны были охраняться военным силами, что объясняет жалобы на рост оборонительных доходов и создание военно-морских сил. Купцы вынуждены были путешествовать с конвоем, то есть в сопровождении военных судов [Mettam. 1988. Р. 299][166]. В противном случае они сами шли на милитаризацию, дабы выполнять две функции сразу – торговать и воевать.

Логика политической торговли означала, что государства стали стремиться к исключительному контролю над морями и за пределами береговых линий. Понятие «суверенитета моря» в XVI–XVII вв. привело к борьбе «mare clausum[167] против mare liberum[168]», в ходе которой Англия, Франция и Голландия пытались оспорить претензию Испании на исключительное владение океанами [Grewe. 1984. S. 300–322]. Хотя сначала Англия, выступая против Испании, отстаивала свободу морей, позднее Джон Селдон принял испанскую позицию, чтобы защитить принадлежащее Стюартам фактическое dominium maris[169] в споре с голландцами, чьи низкие издержки во фрахтовом деле привели к разработке аргумента mare liberum (Гуго Гроций). Свобода морей означала, однако, не их деполитизацию и интернационализацию, а их разделение между главнейшими торговыми морскими державами. Если разработанная к середине XIX в. доктрина «свободных дверей», увековечившая принцип равных торговых возможностей, была основана на капиталистической свободной торговле, практики mare liberum оставались привязаны к системе конкурентного национального меркантилизма [Grewe. 1984. S. 559–566]. Разделение океанов не вело к установлению смежных морских пространств, а следовало пересекающимся линиям морской торговли. На практике суверенитет перемещался с купеческими конвоями, конвои же не заходили на суверенные территории. Так же, как суверенитет побережья был учрежден линией береговой артиллерии, суверенитет морей был реализован за счет военной охраны торговых путей: terrae dominium finitur, ubi finitur armorum vis – «контроль над страной кончается там, где заканчивается сила оружия» [Grewe. 1984. S. 386]. Действенность вооруженных сил расчерчивала границы морского суверенитета. Наглядно это можно представить так: море было «территориализовано» по линиям торговых путей, размеченных торговыми постами, бастионами и укрепленными складами. Поскольку же моря были «территориализованы», торговые порты и прилегающие к ним территории были связаны этими линиями военизированной торговли с соответствующими странами-метрополиями. Межконтинентальные империи времен раннего Нового времени были по своей сути морскими империями.

В этих условиях геоторгового обмена экономическая конкуренция приобрела форму военно-политической конкуренции соперничающих государств за рыночные монополии, колонии и торговые направления[170]. Конкуренция была «исходно внеэкономической, предполагающей пиратство и выкупы, дипломатию и союзы, торговые эмбарго и неприкрытую вооруженную борьбу с соперничающими купцами и городами» [Katz. 1989. Р. 99]. Она напрямую выражалась в почти постоянных войнах, связанных с морской торговлей, которые велись политическими соперниками, – такова господствующая логика взаимодействия международных морских акторов в этот период. «Торговая конкуренция, даже в те периоды, которые официально считались мирными, вырождалась в необъявленную вражду, которая погружала нации в череду следующих друг за другом войн, а все войны направляла в сторону торговли, промыслов и колониальных прибылей, что отличало их от всех войн, которые были до, и от всех, что придут после» [Schmoller. 1897. Р. 64].

Но какими бы ни были обстоятельства неудачного превращения городов в олигархические купеческие республики, как, например, в случае с Объединенными провинциями, фундаментальная разница между торговыми городами Европы Высокого или Позднего Средневековья и торговыми государствами периода раннего Нового времени состояла в том, что могущественные территориальные монархи присвоили право распределять торговые монополии и грамоты между городами и купеческими компаниями собственных территорий[171]. Поэтому купцы не могли создать собственную политическую организацию по модели городов-республик или союзов городов, они должны были обращаться к Короне, дабы договариваться об этих ключевых политических правах на обогащение, получая взамен от Короны военную защиту на море. Эта монопольная политика «была давней “политикой городов, вписанной в дела государства”» [Dobb. 1946. Р. 2006; Munkler. 1992. S. 208].

Результатом этого классового альянса стала организация внешней торговли через королевские торговые компании – гигантские военно-коммерческие машины, чьи корабли, хотя они и ходили под королевским флагом и с королевской комиссией, принадлежали зачастую частным предпринимателям и управлялись ими. Эти частные предприниматели делили расходы и доходы с Короной [De Vries. 1976. Р. 128–146]. Как акционерные общества торговые компании были частными предприятиями, а как компании, созданные по указу короля и зависящие от королевских торговых льгот и привилегий, они являлись государственными агентствами, обладающими правами суверенитета. Например, «в Англии из двадцати пяти судов, составлявших экспедицию Дрейка в Вест-Индию в 1598 г., только два были поставлены непосредственно Короной; и хотя сам Дрейк выступал в качестве адмирала Елизаветы и имел официальные инструкции, только около трети экспедиционных расходов было покрыто правительством» [Anderson. 1988. Р. 27]. Именно эти полунезависимые морские компании всегда стояли на пороге необъявленных морских войн.

Почти постоянное состояние войны между главными торговыми нациями географически иллюстрируется внешней политикой Людовика XIV. Его продвижение в сторону Вест-Индии, подкрепленное созданием Французской Вест-Индской компании, привело к неудачной попытке оттеснить голландскую торговлю путем прямого завоевания Объединенных Провинций в 1672 г. За этим последовала англо-французская торговая война 1674 г., а также борьба с Испанией за asiento(право поставлять рабов) в период Войны за испанское наследство [Kaiser. 1990. Р. 151–152]. Английская и Голландская Ост-Индские компании сами стали непримиримыми конкурентами в юго-восточной Азии. Протекционистский «Закон о мореплавании» Кромвеля (1651 г.) был направлен непосредственно против голландского превосходства в чрезвычайно выгодном фрахтовом бизнесе и привел к эскалации англо-голландского геоторгового соперничества. Английские «Законы о мореплавании» (1651, 1660, 1662 гг.) стали поводом для англо-голландских морских конфликтов 1652–1654, 1665–1667 и 1672–1674 гг. (в последнем случае конфликт был связан с вторжением Людовика XIV в Голландскую республику). Во всех трех войнах целью Англии был