Надо сказать, выглядело оно для этой цели подходяще. Церковь, разрушенная где-то в начале века да так и не отреставрированная. Стены, там, где они сохранились, были сплошь покрыты лишайником, а в трещинах между камней пышно разрослись кустарник и дикая малина. Когда-то вокруг, должно быть, стояли деревянные дома, но они то ли сгорели, то ли сгнили, и теперь от них почти ничего не осталось.

Церковь выдержала натиск времени, и ее контуры были еще узнаваемы под зеленой завесой растительности.

— Как начала «восьмера» петлять по проселкам, мы ее и потеряли, — рассказывал нам Жорик. Пришлось заехать в деревню и порасспросить пацанов, не видели ли чего подозрительного. Те еще бараны! Пялятся на нас и молчат. Хорошо один вспомнил, что на развалинах старой церкви прошлой ночью какое-то свечение было. Он с дискотеки возвращался из соседнего села и решил срезать путь, через лес пройти. Это свечение так его напугало, что он даже когда рассказывал, весь трясся от страха. Еле уговорили его показать дорогу. Пришлось сотню баксов отвалить, меньше не было, а просто так он ехать отказывался. Мол, дело нечисто.

Мы поежились и сказали, что они прибыли как нельзя кстати. А через несколько часов мы уже сидели в небольшом ресторанчике, целиком занятом компанией Жорика, к которой присоединялись все новые и новые люди. Прослышав про счастливое завершение поисков, они рвались поздравить Жорика и Мишку, вновь ставших лучшими друзьями. Про мрачный церковный подвал и атрибуты из секс-шопа мы старались не вспоминать. Мишка лучился счастьем, на мой взгляд, совершенно незаслуженным. Брильянты мы торжественно передали Жорику, а тот положил их в сейф в банке. Для того чтобы открыть его, пришлось вызывать управляющего, но зато теперь все были счастливы и спокойны. Все, за исключением нас с Маришей. Над нами темными тенями порхали призраки ее возлюбленных и мешали радоваться жизни, отравляя своими жалобами наше существование. А окружающие ничего не замечали, их волновало одно: «Как ты додумался запрятать брильянты в те булыжники?»

В ответ Мишка скромно молчал, и вовсе не из-за излишка застенчивости, он попросту не помнил того момента, как запихивал брильянты в глину и формовал из нее булыжнички, которые затем покрасил в разные цвета. Ничего этого он не помнил, а у нас с Маришей не хватило времени посвятить его во все тонкости, поэтому он и отмалчивался.

— Вот зачем ты в Питер мотался, — ужасно довольный, что нашел-таки отгадку мучавшего его вопроса, провозгласил Жорик, а в Мишкиных глазах появился первый проблеск мысли.

— И художник твой молодец, так сделал, что и не подкопаешься, — подтвердил Юрка. — Но идея, безусловно, была твоя?

Мишка расправил плечи и гордо произнес:

— Да, не каждому пришло бы в голову.

— И денег ты ему на пропой достаточно оставил, все предусмотрел, — продолжали все нахваливать Мишку, зная, со слов Жорика, гораздо больше самого Мишки. — Пока он пьянствовал, ты мог быть совершенно спокоен, что он не помчится сам разыскивать эти камешки.

— А наш доктор, оказывается, был прав, — заметил справедливый Юрка. — Он с самого начала нашел нам эти камешки, только мы не догадались их расколупать. А если бы догадались, не пришлось бы тратить столько сил и времени и на Питер, и на то, чтобы часами колесить по деревням, разыскивая Мишку.

— Доктора предлагаю простить, — сказала добросердечная Мариша. — Это все Иннокентий его подговорил, пользуясь тем, что у Гришки голова после удара плохо соображала. Доктора надо лечить, а не наказывать. То есть можно сначала вылечить, а потом наказать. А вот вредного Иннокентия надо передать милиции. Пускай она с ним разбирается.

— Похищение людей и вымогательство с угрозой применения физической расправы должно его надолго запрятать за решетку, — радостно подтвердил Мишка. — И потом он признался мне, что посылал своих людей якобы для того, чтобы посмотреть: что заставляет меня жить у него целую неделю.

— А мы их видели! — воскликнула Мариша. Они в квартиру попасть не могли, потому что…

Тут я ее изо всех сил пихнула под столом ногой, чтобы она заткнулась и не наболтала лишнего. Совсем незачем этим личностям, которые сейчас доброжелательные и веселые и вообще лучшие наши друзья, а несколько часов назад угрожали на ленточки порезать, знать о наших похождениях. Кто их поймет, этих бандитов, психика у них неустойчивая, вдруг усмотрят личную обиду в том, что мы немного попользовались Мишкиной квартирой?

— ..Отмычек у них толковых не было, — пояснила я за Маришу.

— А у тебя же… — начал Мишка, обращаясь к Марише, — нетрудно было догадаться, в следующий момент он ляпнет, что у самой-то Мариши были ключи от его квартиры, поэтому я бесцеремонно его прервала на половине фразы и спросила:

— Так ты вспомнил, куда дел Маришину связку ключей, тех, что с сиреневым пуделем?

— Нет, — расстроился Мишка. — Представляешь, не помню. Даже такую малость для вас сделать не могу. Помню прекрасно, они лежали в прихожей, там есть столик под телефоном, а в один прекрасный день я полез в ящик, а ключей там уже нет.

— А зачем ты за ними полез? — поинтересовалась я. — Обычно когда человек лезет, чтобы достать какую-то вещь, его к этому побуждают какие-то внешние раздражители.

— Никто меня не раздражал, — насупился Мишка. — Просто позвонила одна моя приятельница и потребовала вернуть ей ключи. А они лежали там же, и я вспомнил про Маришкины. Она-то их у меня никогда не требовала обратно. Влюблена была, как кошка, и все надеялась, что я вернусь, — с потрясающим самодовольством сытого кота заявил Мишка.

— Потому что, во-первых, сперва не помнила, что они у тебя, а во-вторых, когда все-таки вспоминала, то подумала, что ты в тюрьме, и решила не требовать их назад, — поспешила я его разочаровать.

Но судя по тому, что лицо у него не вытянулось, он мне попросту не поверил, решив, что это я ревную к той самой девице. Но главное вот что: было совсем не похоже, что Мишка, одержимый местью, пробрался к Марише и принялся методично ликвидировать на ее территории всех своих конкурентов.

Ему, должно быть, даже мысль об их существовании в голову не приходила. Наверно; думал, что Мариша день-деньской проливает по нему горькие слезы и перечитывает по несколько раз его письмо, заливая строки потоками слез.

Значит, если это не Мишка и не подручные Жорика (а это точно не они, ведь про Маришу до ее появления в Москве никто не вспоминал), то остаются питерские знакомые Мариши. А стало быть, задерживаться нам тут нечего, фортуна, как говорится, дама переменчивая.

— Как насчет вознаграждения нашедшему сокровища? — услышала я тем временем ласковый Маришин голосок. — Что-нибудь в размере оплаты перелета Москва — Петербург на два человека в оба конца и стоимости новой железной двери.

— О чем речь? — вопил в ответ изрядно набравшийся на радостях Жорик. — Все будет в лучшем виде. Сами вас и отвезем, когда время придет. Вы ведь еще не уезжаете?