— А вы и не спрашивали, — с полной уверенностью в своей непоколебимой правоте, ответила Мариша.

Доронин еще больше налился краской и снова спросил:

— А третья ваша жертва тоже была знакома с первыми двумя?

— Вообще-то, да, — задумалась Мариша. — Я ему много о первых двух рассказывала, когда они еще все были живы, разумеется.

— А лично или еще через кого-то из ваших знакомых он не был знаком с первыми двумя? — чересчур спокойно продолжал допытываться у нее Доронин.

— Он знал моего Мишку! Они даже одно время сотрудничали! — воскликнула Мариша, обрадовавшись возможности наконец-то помочь следствию.

— Мишка, который пропал? — с ноткой надежды в голосе уточнил Доронин. — Уже теплее.

— Да нет же, — досадливо помотала головой Мариша. — Он уже нашелся, и Рудик тут был ни при чем. Он же лежал на больничной койке. Это все один свихнувшийся доктор затеял, ему казалось, что у Мишки полные сейфы брильянтов, а он просто из упрямства не хочет делиться с ним. Но доктора уже обезвредили Мишкины друзья.

— Они же друзья Рудика, а Мишка, стало быть, ваш нашелся? — констатировал Доронин.

— Наверное, они друг о друге слышали, но поймите, что теперешние Мишкины друзья и те друзья, которые у него были, когда он жил в Питере, это не одно и то же. Например, тот свихнувшийся доктор наверняка не знал про Рудика, хотя именно о нем бы ему и надо было знать в первую очередь.

Вместо ответа Доронин взял со стола увесистую пепельницу и задумчиво повертел ее в руках, словно примериваясь, как бы половчее запустить ее в Маришину голову. Когда же Мариша поведала о том, что подозревает некоего Мишкиного родственника, имени которого она не знает, но который был проездом, а точнее, пролетом у нас в Питере и мог (хотя ключей у него и не было) заглянуть к ней и пришить обоих ее гостей, Доронин издал протяжный стон и кинул на Маришу испепеляющий взгляд — такой хоть кого призвал бы к порядку, но только не Маришу. А она выжидательно выпрямилась на стуле и устремила на несчастного Доронина взгляд, преисполненный преданности и самого искреннего желания помочь следствию.

— Кроме женских отпечатков ближайшей подруги жены вашей первой жертвы, на ноже были обнаружены еще более свежие следы чьих-то кожаных перчаток. Судя по размеру, они также могли принадлежать женщине, а также подростку или мужчине с очень маленькими руками, — продолжил Доронин, когда в Маришином монологе возникла долгожданная пауза. — Эти же следы мы нашли и в комнате, и на кухне. Человек в перчатках посещал вашу квартиру дважды. Первый раз он сразу прошел в комнату, а во второй отправился на кухню. Но оба раза он пробыл у вас совсем недолго.

— И что он там делал? — не удержалась я.

— Не знаю, — лаконично ответил Доронин. — Но очень хотел бы знать.

В этом мы были с ним солидарны. Человек, который в летний зной напяливает на себя кожаные перчатки и расхаживает в них по чужой квартире, причем проделывает это не один раз, натягивает их не только ради собственного удовольствия; они ему нужны для иных целей, и целей скорей всего подозрительных, а еще вероятнее — преступных.

— Получается, что убийца — это тип в кожаных перчатках? — спросила я у Доронина. — Где же его искать? И если мы или вы его все-таки найдем, то что мы ему предъявим? Наличие перчаток? Так, может быть, он от них давным-давно избавился.

А если даже и не избавился, то все равно сможет заявить, и будет прав, что такие перчатки можно найти у каждого десятого жителя земли.

По виду Доронина можно было смело утверждать, что я насыпала изрядную толику соли на его раскрытую душевную рану.

— Но у него должен быть мотив, — возразил он. — И если у подозреваемого, которого вы нам все не хотите указать, будет наличествовать мотив и возможность совершения преступления и, наоборот, не будет приличного алиби, его смело можно считать виновным.

Мне его фраза относительно того, что «вы не хотите назвать какое-нибудь лицо, бывшее у вас на подозрении», показалась несколько странной. Стало быть «вы» — это мы с Маришей! А я-то тут при чем?

Почему это я должна придумывать в угоду Доронину каких-то мифических знакомых, которые могли иметь зуб на Маришу. Допустим, придумывать-то особо и нечего, почти каждый ее знакомый по какой-либо причине имел на нее зуб, но не такой, чтобы решиться на смертоубийство ее любовников.

Разве что предположить, что жертвой должна была стать Мариша, а не застав ее дома, кипящий злобой убийца выместил свою ненависть на первом попавшемся под руку человеке. Но не два же раза подряд!

— Какие меры безопасности предприняли? — поинтересовался Доронин.

Хорошенькое дело, это он у нас спрашивает! Мы с большим основанием могли спросить у него то же самое. И к тому же прошло уже целых четыре дня, а он только сейчас соизволил побеспокоиться о нас.

Да если бы мы не мотались по Москве как угорелые, может быть, кого-то из нас уже давно в живых не было. Потому как милицию только сейчас осенило, что неплохо бы как-то нас оградить от опасности.

Зачем я-то ввязалась в это дело?

— Мы переехали жить к Марише, поменяли замки и заодно поменяли дверь. Сделали все, что в наших силах, — дружно заверили мы Доронина.

Ему явно не показалось, что переезд к Марише — это удачная идея, он бы, конечно, предпочел, чтобы мы отправились жить ко мне, а он бы с чистой совестью смог отправить наше дело в долгий ящик.

Ну уж нет!

— Будем надеяться, что убийца снова придет туда, — на редкость двусмысленно изрек Доронин. — Кстати говоря, ваш последний пострадавший утром пришел в себя и пожелал сделать заявление.

— Какое? — хором спросили мы его.

— Он заявил, что на него напали, когда он еще только звонил в дверь. Подкрались сзади и оглушили. Примет и вообще чего-либо он не помнит, но требует, чтобы мы нашли его обидчика. Намекает, что им могла быть сама хозяйка квартиры, так как она является очень неуравновешенной особой и неоднократно угрожала ему безо всякого с его стороны повода. По этому заявлению хочу спросить у Марины, не состояла ли она когда-нибудь на учете в психоневрологическом диспансере?

— Что?! — взорвалась Мариша. — Да как этот урод смеет так меня подставлять? Сроду я не числилась среди психов, уж если кто и псих, так это сам Рудик. Скажите, станет нормальный человек ходить по пятам за девушкой и клясться ей в вечной любви и при этом совершенно плевать на то, что девушке он не только безразличен, но даже неприятен?

— Так вы признаете, что пострадавший был вам неприятен? — обрадовался Доронин.

— Конечно, неприятен, но если бы я задумала его убивать, да если пошло на то, если бы я задумала их всех убивать, то пригласила бы для этой цели в какое-нибудь уединенное место, как я уже говорила.

Хотя бы потому, что терпеть не могу убираться, а после всех этих убийств мне пришлось уже три раза делать генеральную уборку.