баржу, которая числилась утопшей, с товарами, которые числились пропавшими. А списал все это добро кто? Лычков! В нашем порту! И с чьей помощью? Догадайся! Под тебя ее специально подложили, чтобы ты штаны на глаза натянул. Эх, Смирнов, а еще красноармеец….

– Как это? – Жгучая волна негодования вперемешку с раскаянием окатила с головы до ног. – Не может быть!

– Все может. Хорошо, что у меня в Семее товарищ, он ходу не даст. Фарид разберется. А ты собирайся, и чтобы послезавтра тебя здесь не было. Получаешь назначение в Грозный. Разнарядка из центра пришла, там нацкадры надо разбавить. Все! Вперед! И чтобы ни писка!

Жока шел по городу на деревянных ногах, как ярмарочный Петрушка, который всем одинаково кивает и машет рукой. Осенняя пойма Иртыша дарила мир таким богатством, что не снилось самым талантливым живописцам. Сел на пристани, ожидая, что речной холод остудит мысли, приведет в порядок. Так и просидел до позднего вечера. Когда он поднялся, чтобы куда‐то идти, что‐то делать, казнить, выручать, любить или наказывать, ноги сами привели его к речпорту. В окнах горел свет. Понятно, там сейчас идет репетиция к спектаклю. Интересно, какую роль уготовили ему.

Дверь конторки распахнулась грубым тычком перед самым его носом, он едва успел отскочить. Полина выбежала вся в слезах, он поймал ее за тонкое запястье.

– Скажи, это правда? – Он не подбирал слов, знал, что и так поймет.

В освещенном проеме дверей послышалась возня, Жока утащил свою добычу в спасительную тень, присел на корточки под кустом шиповника. На крыльцо вышел Лычков.

– Поля, Поля, вернись! – покричал он в темноту без особой веры в успех, больше для порядку. Ответно прошипели волны. Жока обхватил Полину за плечи левой рукой и не отпускал, закрывая ладонью рот. Совсем рядом билось ее сердце. Ему захотелось привычно сжать в объятиях, чтобы ребрышки хрустнули.

Лычков еще немного потоптался на пороге, потом нырнул в светлое нутро, тут же ставшее темным. Через минуту он, уже в картузе, снова вышел на крыльцо, закрыл дверь конторки и ушел в темноту.

– Пойдем внутрь, – сказала Полина, когда шаги начальника сменил окрик «Ну пшла!» и про-цокали, постепенно затихая, копыта.

Они, озираясь, как воришки, подошли к строению, Поля открыла дверь, зажгла тусклую свечу, поставила вглубь, подальше от окон.

– Я никому не помогала, – начала она, – я вообще не знала об их… об их делишках. Это уже потом, когда у нас все… все сладилось, я стала догадываться, и Петр Ефимыч… Он попросил… он пообещал кое‐что…

– Это все неважно. Это потом обсудим. Я должен понять, как с тобой дальше быть.

– А застрели меня? – В ее глазах мелькнули сумасшедшие огоньки. – Это лучше, чем в тюрьму.

– Не мели чепухи. – Он устало опустился на узенький диванчик – свидетель самых счастливых мгновений павлодарской страницы его жизни.

Она подошла, оседлала его колени, устроившись лицом к лицу, начала расстегивать френч.

– Последний раз, Женечка? Ты ведь давно мне хотел это сказать, да все не решался? – Ее губы уже требовательно искали его рот. Портупея оказалась на полу вместе с наганом.

– Да нет же, мадемуазель, у меня совсем иные планы на этот вечер. – Он попытался отодвинуть ее, но руки сами прижимали теплое тело к груди.

Неслышно отворилась входная дверь:

– Милуетесь, голубки? Правильно, – сказала темнота за порогом.

В комнату вплыл черным лебедем Идрис, не спеша притворил дверь, требовательно протянул руку за ключом, провертел им в прорези.

– Что она тебе говорила? Что не знала? Да, не знала.

– Ты какими судьбами здесь? – еле выговорил Жока.

– Такими… – Идрис тихо засмеялся. Он вроде бы и не изменился за девять лет: черный борик, бесшумная походка. Только вместо чапана на нем теперь красовалась длинная черная куртка, явно дорогая, неместная.

– Не верь ей: бабам вообще верить нельзя! – Черный рубанул воздух рукой. – Значит, так, голубки, я сейчас заберу все документы, проверю, вдруг Петро чего недоглядел, а потом… Потом… потом…

– Я тебя арестую, – полувопросительно-полуутвердительно сказал Евгений. Он не знал, что делать с Идрисом, который так явно провоцировал. Что ему инкриминировать? Слова, как известно, к делу не пришьешь.

– Это вряд ли. Ты же пришел ее спасать, разве не так?

Полина давно уже сползла на пол, сидела, приобняв Жокин правый сапог.

– Н-н-нет. Я просто совершал вечерний променад.

Идрис рассмеялся:

– Люблю юморных… Ты забрал мою бабу, а я заберу твою. Вот и посмеемся. Она отправится на каторгу, а ты, если захочешь ее спасать, покатишься следом за нею. Тогда я получу твою постель с твоей женой. Не захочешь ее спасать – тоже хорошо. Будешь до конца дней себя казнить, потому что мужики так не поступают. Я, например, не поступаю. – Едва различимый в темноте силуэт навис над столом, выдвинул ящик стола, поднес свечу поближе.

– Ты черт, ты специально нас свел, что ли? – опешил Евгений.

– И-и-и… Да ты обо мне лучшего мнения! – Идрис развеселился. – Мне нет дела, кто с кем спит: я там, где выгодно… Кстати про твоего отца, китайца Чжоу Фана. Это я ему подарил ак-калпак… Славный был придурок.

Евгений схватился за бок, нащупывая отсутствующую кобуру. У ног зашевелилась гибкая женская тень, о которой никто не вспоминал.

– Неправда! Ты меня сам уговаривал к нему на свидание пойти, когда у нас только-только начиналось! – крикнула Полина. – Пропади ты пропадом, черт! – У нее в руке щелкнул предохранитель Жокиного нагана. Не зря, оказывается, сползла на пол, туда, где валялась кобура.

– О! – Идрис не разглядел нагана, просто услышал звук, резво обернулся.

Вспышка озарила комнату, на таком расстоянии промахнуться было трудно. Следом, буквально сливаясь в один звук, прогремел второй выстрел, и Жока почувствовал, как дернулось тело, прислонившееся к его ноге. Гулко ухнула сталь, упав на пол. Траурный коршун мягко повалился поперек кабинетика. Евгений сидел, не понимая, не веря, что это не сон. Тихо. Темно. Спертое дыхание, бульканье на полу.

Он вскочил, зажег лампу и высветил всю картину. Идрис и Полина лежали голова к голове, оба с остекленелыми глазами. Черный удивленно раскрыл рот, а Поля улыбалась. «А застрели меня!» – эхом прозвенел ее голос.

Через месяц Евгений ехал в Грозный.

* * *

С тех пор потянулись месяцы и годы, когда семья жила порознь. Только успеет Айсулу с детьми приехать к месту службы мужа, как его снова переводят. Он увидел дерзкую красавицу Казань. Там подружился с сыном бывшего муфтия и даже попробовал поискать клад казанского хана, за которым со времен Ивана Грозного не охотился только ленивый. За четыре года Жока мало продвинулся на