– Кто? – Она залилась звонким смехом, от такого, кажется, даже придорожная жакаранда развеселилась, ветки гуще засиреневели. – Вы понимаете, о ком говорите? Это юродивый, ему лет пятьдесят, еще моя матушка помнит его с тех пор, как девочкой была, а по уму тот же младенчик. Какие военные тайны? – И она снова рассмеялась, обнажая ряд крупных, даже парадных жемчугов. Такой зубастой улыбки в северных широтах не водилось ни у русских, ни у казахов, ни у китайцев. Чтобы так показывать зубы, нужна средиземноморская смелость, южный темперамент, нужна кипящая кровь отважных кабальеро и отменно развитая романская челюсть. Вот бы погладить эти зубы языком – гладкие ли жемчужины, сладкие ли на вкус?

– Я вам верю, – сказал он, – очень верю! – Испанская грамматика частенько хромала, подводила. – Но давайте спросим у других селян. – И он демонстративно уселся на крыльце, ведущем в никуда, в стену, где когда‐то распахивалась дверь, а теперь стала не нужна, заросла каменной кладкой. Он похлопал по ступеньке рукой, и Эдит подлетела тонкой черной птицей, опустилась рядом.

Сидели долго, потому что прохожие в Дель-Кастро – нечастое явление. У каждого Артем спрашивал про Эстебана по‐разному. Одному говорил, что юродивый – его дальний родственник, а сам он из Мадрида. Тогда слышал сочувствия и сомнения, мол, у Эстебана никогда не было родни в Мадриде, он дальше Толедо не ступал, скорее всего, кабальеро ошибся. Другому врал, что Эстебан украл его лошадь, и тут начинались охи-вздохи: как же так, он же расшибется, он не сдюжит. Эдит помогала в расспросах и много смеялась в спины озадаченных сельчан. Когда улица пустовала, они просто болтали. В итоге долгого смешного дня Артем убедился, что выловленный накануне лазутчик действительно обычный юродивый этой непримечательной деревушки, которого все знали и жалели. А еще он невзначай влюбился.

Капитан не сразу поверил донесению, но Артему все‐таки удалось его убедить.

– Раз там все знают этого чудика, то, может, и правдочка, – задумчиво тянул командир. – Мы вот что сделаем: завтра бери Карася и идите вместе с ним в деревню. Посмотрите, как он общается с сельскими. Чем‐то себя выдаст, если что не так.

Артем хотел поспорить, мол, талантливый лазутчик не выдаст, но не стал: очень хотелось снова повстречаться с темноволосой. А лазутчики – это же просто армейские будни.

Так и вышло, что назавтра к ней снова пожаловал Артемьо, на этот раз вместе с Карасем и Эстебаном. Дона Игнасио с сыном отпустили, юродивый снова пошел беседовать с голубями, а Эдит на следующий день встретила Артема, сидящего на ступеньках часовни. А спустя неделю – подпирающего ствол старого каштана на противоположной стороне улицы. Они невинно болтали, но его рука все чаще и чаще удерживала ее тонкие пальцы, все сильнее сжимала, его узкие проницательные глаза все глубже и глубже заглядывали в ее колодцы, выгоняя печаль и заставляя краснеть. Она скрывала от всех, а прежде всего от себя самой, что новый знакомец не просто теплая родственная душа, не просто друг, а тот самый, о котором незамужним девушкам принято говорить с опущенными ресницами.

Чем глубже увязала телега гражданской войны в иберийской земле, тем пламеннее кипела в сердце Эдит любовь к Испании, к гордой, царственной, к грозной покорительнице морей, к ее дворцам, картинам, поэмам. И тем удивительнее, что именно в это неподходящее для нежностей время она так глупо и безоглядно влюбилась. Ни перед одним испанским кабальеро не распахивалась душа темноволосой красавицы, а перед каким‐то азиатом с проницательными узкими глазами и торчащими скулами раскрылась, как поцелованный рассветными лучами тюльпан. Как могло случиться, что из всех огненноглазых и кудрявых она выбрала Артемьо с ерепенящейся щетиной на голове, без гитары, без красивых речей, без клятв? Что отыскала под наглухо застегнутой гимнастеркой советского солдата? Может, мудрая донья Мануэлла, мать Эдит, знала ответ, но молчала. Зачем сыпать под ноги ненужное просо, если птица давно пущена под нож? Это просто судьба.

Артем оказался в Испании совершенно неожиданно: написал заявление в военкомат – попросился в армию добровольцем и приврал, что свободно разговаривает на европейских языках. Сорока принесла на хвосте зеленым курсантам, что армейское командование как раз вычисляет, кто из новобранцев сможет сопровождать грузы в Испанию, и приоритет отдавался тем, кто не станет бессловесным пеньком, а сможет у местных хоть воды попросить. Формировался состав с так называемой гуманитарной помощью, в составе которой оказывались танки, бронеавтомобили, минометы, пулеметы, авиапатроны и военное снаряжение. В самом начале грузы отбывали из черноморских портов в Картахену, потом – из Ленинграда в Бильбао, а теперь, в 1938‐м, остался единственный маршрут – через Францию в Каталонию. Туда и направился младший сержант Артем Евгеньевич Смирнов – доброволец, комсомолец, сын красного командира, переводчик без образования, символ победившего интернационализма, душа нараспашку и ни одной девушки в анамнезе.

Франция его удивила, очаровала, заставила вспомнить все некогда прочитанное о графе МонтеКристо и веселом д’Артаньяне с верными мушкетерами. Щербатые кривенькие улочки хранили шелест старинных кринолинов, горделивые замки напоминали о кодексе дворянской чести, а вовсе не наводили на мысли об эксплуататорах и кровопийцах, маленькие семейные булочные, грассирующие вежливыми «мерси», – все пропитал уютный аромат благоденствия, где не нужно выполнять пятилетку за три года.

А в Испанию он влюбился. Сразу и безоговорочно. В беспорядочно разбросанные фонтаны, как брошенные цветы после карнавала, в толстые крепостные стены с суровыми тайнами, за грубой кладкой которых – парадоксально, но именно так ему казалось – только и можно жить свободно. Взобравшаяся на гору Сеговья с акведуком времен римского владычества, с мавританскими двориками и низенькими синагогами ему нравилась больше помпезного имперского Мадрида, где нужно ходить, оглядываясь, как бы на голову не скинули кусок глиняной черепицы или пузатый горшок. А теперь еще и темноволосая добавила специй с эту сангрию.

Артем встречал ее с работы у ворот госпиталя, и они бродили вдоль крепостной стены, окликали эхо в гулких подворотнях. Эдит раскрывала перед ним древнюю книгу переулков и монастырей, читала наизусть сказки о замках и рыцарях. Потом они медленно шли в Дель-Кастро, он долго стоял у мрачной стены ее жилища, и оно казалось влюбленному прекраснее всех дворцов.

Неизбежное расставание с темноволосой представлялось Артему трагедией, которую хотелось максимально оттянуть, а советские власти, напротив, не планировали надолго оставлять войска на Пиренейском полуострове. И так уже отгружены тысячи и тысячи тонн продовольствия, техники, боеприпасов. Пора и честь знать. Командование с грустью осознавало, что гражданская война в Испании подходит к концу и вряд ли завершится победной «A las