Я хотела хотя бы одну неделю пожить другой жизнью.

– Может быть, – я слышала, как дрожит мой голос, – прежде чем мы займемся этим, ты устроил бы мне экскурсию по остальной части ваших владений, угостил бы меня чаем в комнате, где собран весь этот фарфор, о котором ты говорил, и рассказал мне о коллекции волчьих голов вашей семьи? Нельзя просто немного подождать?

Ли склонил голову, нахмурившись, словно это последнее, чего он ожидал от меня.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал о коллекции волчьих голов моей семьи?

– Я правда, – и теперь я расплакалась как последняя дура, потому что это все глупая, глупая Аэла, – правда хочу, чтобы ты рассказал мне о коллекции волчьих голов твоей семьи.

ЛИ

Я никогда не мог почувствовать настроение Пэллора сквозь твердую поверхность скал так, как Энни чувствовала настроение Аэлы, но, увидев после завтрака переплетенные тела драконов в бассейне, я кое-что понял.

Например, ощущение, что Энни, которую я видел перед собой, затопляла мое сознание горячей водой.

– Я правда, правда хочу услышать о коллекции волчьих голов твоей семьи, – говорила она, стоя посреди библиотеки моего отца, синее с колокольчиками платье Пенелопы красиво оттеняло ее темно-рыжие волосы, слезы неудержимо лились из ее глаз. Я не знал, кто из нас в этот момент был более безумен, потому что даже ее слезы вызывали у меня желание покрыть ее лицо жадными поцелуями, как Аргос.

Ладно. Волчьи головы.

Вместо того чтобы работать над герменевтикой, остаток дня я проводил экскурсию для Энни.

Едва ли мне когда-нибудь приходило в голову, что Энни могла бы оказаться в этом доме и он ей понравится. Следуя запутанной логике наших искореженных жизней, я полагал, что этот дом будет для нее олицетворением всего самого плохого, как и многое между нами, что омрачала отвратительная подноготная моей семьи. Как моя семья построила этот дом, заплатила за эти кристаллы и фарфор, наполнила эти столы роскошными блюдами, а погреба – прекрасным вином? Энни все знала. Но вместо того чтобы осуждать эту глубокую развращенность, она добровольно растворилась в блаженном восторге.

Я жил в этой сказке, пока ты голодала. В этот дом вернулся мой отец после того, как спалил твой дом. Но если Энни желала пожить в сказке, я не собирался ей мешать.

Мы срывали простыни с мебели и картин, которые я не видел много лет, я рассказывал ей не только о волчьих головах, но и о дядях и дедах, которые охотились на них, и о драконах, на которых они летали, и обо всех ужасающе суровых лицах, взиравших на нас со старинных портретов, пока мы непочтительно ворошили прошлое. Потом Энни пожелала осмотреть территорию, покататься на качелях за домом, с которых однажды упала Ларисса, сломав запястье, побывать на пастбищах и увидеть лошадей, подняться по первой лестнице на перевал Пилигримов, чтобы взглянуть на скалы южных нагорий и разглядеть голубую полоску Медеанского моря вдали.

Солнце уже садилось, я снова вывел ее к обрыву. На этот раз, вместо того чтобы спуститься по лестнице к Травертину, мы перебрались через нижние скалы к черной песчаной отмели, обнажившейся во время отлива. Устрицы, которых мы здесь нашли, – размером с человеческую ступню. Энни взяла одну, прищурившись, взглянула на шершавую раковину и сморщила нос:

– Ты уверен, что они съедобные?

– Это мило, что ты никогда не пробовала их раньше.

Ее платье было завязано вокруг колен, чтобы сохранить его сухим, но когда неожиданная волна вдруг накатила, ударив нас по бедрам, она вскрикнула. Она явно чувствовала себя неуютно так близко от воды, и меня вдруг осенило:

– Ты умеешь плавать?

Энни скрестила руки на груди, отшатнувшись от меня, словно опасаясь, что я мог окунуть ее в воду.

– Мы не учим меня плавать. – Она покраснела от холода, ее лицо было влажным от брызг, волосы прилипли ко лбу. К этому моменту я уже перестал беспокоиться о том, виноват ли Пэллор в приступах блаженного удовольствия, которые на меня накатывали. Аргос, который с удовольствием барахтался на мелководье, вдруг выскочил рядом с Энни и встряхнулся.

Он окатил ее фонтаном ледяных брызг, и она взвизгнула в неподобающей Стражнице манере. Это было восхитительно.

– В Травертине тепло.

– Нет, Ли.

Я попробую еще раз завтра.

Вернувшись в Большой дом, Энни скрылась на втором этаже, чтобы полежать в горячей ванне, которую она так высоко оценила прошлой ночью, а я спустился в подвал, чтобы достать бутылку ледяного вина.

Дом вызывал неожиданные воспоминания, и одно из них – это то, что отец говорил о нашем вине. Виноградник был коммерциализирован Дорой, но большая часть личной коллекции отца осталась нетронутой в погребе. Его любимым вином было то, что изготовлялось из винограда в тот год, когда в середине зимы ударили морозы. Виноград собирали в спешке, характерной для сбора ледяного винограда, но этот сбор пришелся на время празднования Зимнего Солнцестояния. В нем ты смакуешь радость, сказал бы он.

На мгновение я замер в прохладном подвале, воспоминания были тяжелы, как бутылка в моей руке. Я чувствовал едва различимый запах соли и серы. Там, где кончался погреб, начинались пористые туннели, вымытые водами термальных источников, и по ним можно добраться до грота Травертин, расположенного в глубине. Возможно, мне это показалось, но я вдруг решил, что отсюда чувствую Пэллора гораздо отчетливее. Он устал, но очень доволен.

Я вернулся в гостиную и разжег огонь в камине. Энни спустилась вниз, закутавшись в огромный банный халат, ее кожа порозовела, а волосы были слегка влажными. В доме было тихо, пусто и темно, если не считать мерцавшего в камине огня, но при виде нее я вдруг ощутил, что мои нервы зазвенели от напряжения, словно перегруженные шумом и светом.

У меня перехватило дыхание.

– Почему ты так смотришь на меня?

– Извини. Вот.

Я собрал поистине подходящий ужин для сказки Энни: ледяное вино, остатки хлеба, предложенные Найджелом, и устрицы, а к ним специальные ножи для открывания раковин. Энни устроилась рядом со мной на полу перед камином, пока я разливал вино по бокалам. Она осторожно поднесла бокал к губам. Я видел, как Энни пила алкоголь всего два раза в жизни. Это будет лучшее вино, которое она когда-либо пробовала.

– О! – воскликнула она так, словно сделала открытие. Блики пламени танцевали на ее лице, в ее глазах.

– Ты чувствуешь в нем радость?

Она вскинула бровь. Я ощутил нарастающее биение пульса в своих запястьях. И потянулся за устрицей. Энни с явным скептицизмом наблюдала, как я, накрыв