Татьяна, взглянув на часы, взяла трубку. Потому что надо было действовать. Да, она должна обратиться ко Льву Николаевичу — и не только, чтобы тот дал совет относительно мифологической подоплеки сюжета маньяческого опуса.

До сих пор она пребывала в роли жертвы, а псевдо Марк Шатыйло был охотником. Однако пришло время изменить расстановку сил — и самой сделаться охотником, а его превратить в жертву.

Осуществить это можно с помощью Дарьи Алехиной. Но сначала ей требовалось попасть на прием ко Льву Николаевичу.

Писательница набрала его номер. Вообще-то рабочий день психотерапевта был расписан на многие месяцы вперед, тем не менее секретарша, услышав, с кем говорит, тотчас соединила ее с шефом. Тот несказанно обрадовался:

— Татьяна Валерьевна, просто замечательно, что вы мне позвонили! Нам необходимо поговорить! Если хотите, я могу подъехать к вам и…

Нет, совсем не нужно ему подъезжать к ней. В том-то и заключалась задумка Журавской — это она должна оказаться у него в кабинете. Потому что в отличие от ее квартиры клиника доктора уж точно не снабжена микрофонами и камерами, при помощи которых Марк Шатыйло следит за каждым ее движением и услышит каждое ее слово.

— Нет, я явлюсь к вам сама! — прервала излияния собеседника писательница. — Понимаю, у вас наверняка прием, однако вынуждена просить об одолжении. Я готова ждать, сколько потребуется…

— Ради вас, Татьяна Валерьевна, я отдам распоряжение отменить всех пациентов на сегодня, — заверил психотерапевт. — Приезжайте, я вас жду!

Журавская быстро собралась и отправилась в клинику Льва Николаевича, располагавшуюся на Земляном Валу. Секретарша, увидев ее, тотчас провела ее в кабинет мэтра.

Лев Николаевич — как всегда, в кожаных штанах, как всегда, в затейливой расцветки жилетке, с топорщащейся бородой и стянутыми в косицу седыми волосами — встретил ее, пожал руку и, взглянув на посетительницу поверх крошечных очков, произнес:

— Гм, такое женщинам, тем более пациенткам, говорить не следует, но выглядите вы неважно. Итак, вам нужна моя помощь, и я готов…

Татьяна перебила его:

— Во-первых, мне нужен ваш телефон. Его ведь не прослушивают?

Отодвинув в сторону изумленного психотерапевта, Татьяна подошла к столу, взяла трубку и набрала номер Дарьи Алехиной. Когда та откликнулась, заговорила быстро:

— Это Журавская. Вы сказали, что я могу звонить вам в любое время дня и ночи. Да, вы правы, за мной охотится поклонник. Точнее, не поклонник, а герой моего ро… Впрочем, неважно, объясню позднее. Он присылает мне литературные шарады и требует их разгадать. Если ответ будет неправильный, мерзавец убивает людей. Маньяк нашпиговал мою квартиру камерами и микрофонами, поэтому я звоню вам из другого места…

Дарья, к ее чести, отреагировала профессионально — выслушала, не задавая ненужных вопросов, она моментально предложила план, с которым Татьяна была согласна. Женщины сверили часы.

— Спасибо вам! Теперь я знаю, кому посвящу свой новый роман, когда наконец допишу его! — с чувством произнесла детективщица, завершая разговор. И поймала на себе удивленный взгляд Льва Николаевича.

Указывая на кушетку, тот продолжил:

— Прошу вас расположиться поудобнее, Татьяна Валерьевна!

— У меня нет времени… — начала она.

Но психотерапевт чуть ли не силой усадил пациентку.

— Вы находитесь в большой опасности! То, что я только что невольно услышал, просто ужасно!

— Лучше расскажите мне о символическом значении в психологии острова, на котором заключены люди, — попросила писательница. — Это что, миф? Или архетип? И какое отношение имеют к нему ведьмы?

— Остров? Ведьмы? — пробормотал несколько сбитый с толку Лев Николаевич. Но тут же сконцентрировался и принялся объяснять: — Остров, как вы понимаете, это замкнутое пространство. А в психологии замкнутое пространство того, кто создал его своей фантазией. Это как бы подсознание, все фобии и комплексы, отгороженные от повседневной жизни безбрежной толщей воды. На острове может находиться лабиринт с Минотавром. Или, с другой стороны, остров может быть желанной целью, как Итака для странствовавшего много лет Одиссея. Кстати, тот же Одиссей и его товарищи удерживались Цирцеей именно на острове, постепенно превращаясь там в свиней. То есть остров, якобы место блаженства, может быть эпицентром ужаса. Так сказать, островом в Бермудском треугольнике. Или это остров Утопия — то, чего не существует.

Доктор взглянул на Татьяну:

— Это как-то связано с вашим поклонником? Давайте лучше поговорим о нем…

— А ведьмы? Почему ведьмы? — настаивала на своем Татьяна. — Они олицетворяют колдовство?

— Ведьма, в переводе со старославянского, всего лишь сведущая, то есть посвященная в тайны женщина. И изначально ведьма отнюдь не являлась пособницей нечистой силой, каковой стала считаться во времена инквизиции. Сжигали тогда в основном повитух, знахарок и лекарш. Одна теория утверждает, что эти аутодафе были манифестацией страха мужчин, управлявших тогда всем и вся, перед женщинами, которые вдруг стали заведовать странными и мужскому разуму недоступными вещами. Страх перед повитухами — страх перед взрослением… А для Карла Густава Юнга образ ведьмы — это воображаемое олицетворение «темной стороны души, женского аспекта в мужчине».

Кстати, ведьма ведьме рознь, и западноевропейская ведьма отличается от нашей славной Бабы-яги, а также, конечно, от азиатских или африканских ведьм. Но в то же время имеет с ними много общего… Ведьма и остров? Та же Цирцея тоже являлась чародейкой, то есть ведьмой в общепринятом понимании, но выглядела отнюдь не так, как должна выглядеть ведьма: Цирцея была стройной, молодой, красивой. Ведьм же люди представляют седыми, с носом крючком, злобными старухами. Так вот, по сути, Цирцея и была такой — злой волшебницей. Дело не во внешности, а в душе. Ибо ведьма — полиморф, то есть существо, меняющее форму. Но не суть! Внешность можно изменить, душу — нет.

Внешность можно изменить…

Снова мелькнула та же, что и ранее, дома, мысль. Татьяна, словно сквозь дымку, увидела верный ответ, где все сплелось воедино: «Десять негритят» с судьей Уоргрейвом, остров Ведьм, шесть подозреваемых, Жанна Т., ведьма в лохмотьях…

Еще мгновение, и дымка бы рассеялась… Но тут психотерапевт произнес:

— Вы в опасности, а я могу помочь вам, Татьяна Валерьевна!

Дымка превратилась в непреодолимую высоченную горную гряду. Вскочив с кушетки, писательница заявила:

— Премного вам благодарна, но мне пора.

— Но как же, как же… — забормотал Лев Николаевич, — вашей жизни угрожает такая опасность… я не могу отпустить вас…

— Именно поэтому мне и пора, — повторила, подходя к двери, Журавская. — И, конечно, я исхожу из того, что вы будете свято блюсти медицинскую тайну. Когда все закончится, я свяжусь с вами.