— Нола устояла! — доложил Марцелл.

Рим устоял!..

Положение вещей принудило его всецело посвятить себя служению царскому роду, которому он оставался верен до последней минуты; его несчастье заключилось в том, что он желал или мог бороться только в интересах престола, и не желал и не мог искать любви, земель и власти для себя лично; он служил погибшему делу. Он заклеймен одним клеймом; все его победы, вся слава, все отличающие его превосходные качества не могли заставить македонян, как знатных, так и пустых, забыть, что он все-таки только грек…

И. Дройзен «История эллинизма»

Это было блестящее отступление, оставлявшее надежду на благополучный исход почти уже проигранной битвы. Выстроившись в каре, аргираспиды сверкающей, обрызганной серебром черепахой пятились к холму, на котором уже закрепились остатки разбитого правого крыла. Эвмен с замирающим сердцем следил за тем, как ветераны медленно поднимаются вверх, отражая ударами копий наскоки пышно разодетых антигоновых витязей. Шаг за шагом, устилая сухую землю телами всадников и своими собственными.

И вот они взобрались почти на вершину, где преследователи наконец-то оставили их в покое, сброшенные вниз стрелами и дротиками устремившихся на подмогу пельтастов. Из глоток аргираспидов рвались тяжелое дыхание и яростный рев.

— Где этот разодетый павлин?! — кричали одни.

— Где Певкест?! — вторили другие.

— На копья его! — орали третьи, самые дерзкие.

Эвмен покосился назад. Но Певкеста и след простыл. В окружении нескольких оруженосцев он во весь опор мчался вниз, к реке, где сгрудились нестройной толпой его эскадроны. Вот он достиг их и что-то закричал, отчаянно маша рукой. Повинуясь приказу Певкеста, всадники тронулись с места и устремились за своим предводителем вдоль реки — туда, где блестели чешуйками мертвой рыбы рассыпавшиеся по полю воины Антигона.

— Подонок! — вырвалось у Эвмена. — Он трусливо бросил фронт, а потом отказался пойти в контратаку. Но теперь он отважен — в своем бегстве к врагу!

— Да! — как-то глухо согласился подошедший от строя ветеранов Тевтам. — Жаль, что ты не догадался схватить его.

— Я не успел! — сказал Эвмен.

— Не догадался! — подтвердил командир аргираспидов. Эвмен посмотрел ему в глаза, и тот отвел взор. — Мы проиграли битву.

— Нет! — возразил Эвмен, прекрасно зная, о чем скажет Тевтам.

— Проиграли! — упрямо повторил тот. — Мы потеряли обоз. Мы потеряли имущество, жен и детей.

— Мы вернем все это! — пообещал Эвмен.

— Конечно, — угрюмо согласился Тевтам. Он помолчал и, по-прежнему глядя в сторону, глухо прибавил:

— Вернем…

Эвмен глядел перед собой. Солнце уже село за гору. Над полем битвы клубилась взбитая мириадами ног и копыт сухая удушливая пыль. Где-то вдалеке завыл волк, предвкушая обильную пищу. Ему тут же откликнулся, вторя, другой, такой же голодный.

Эвмен скользнул глазами влево, перехватив взор Тевтама. Волчий взор, презрительный и ненавидящий — взор, к каким Эвмен уже давно успел привыкнуть…

Гетайры, друзья Александра, всегда недолюбливали Эвмена. Он был кардийцем,[41]они — македонянами, он — сыном золотаря, они — детьми князей, за спиной Эвмена были безродность и бедность, им давали власть слава предков и родовые поместья. Они разнились столь сильно, что многим казалось кощунственным даже ставить имя Эвмена в один ряд с именами Гефестиона, Кратера и Птолемея. Но судьбе было угодно, чтобы эти имена стояли рядом.

Так уж случилось, что Филипп Одноглазый[42]остановился в Кардии как раз в тот день, когда там проходили состязания эфебов. Эвмен был лучшим, и он приглянулся царю. Филипп сделал юнца личным секретарем. Недурная карьера для безродного кардийца. Но Эвмен был благоразумен и думал о будущем. Пусть Филипп не ладил со строптивым отпрыском, но за тем было грядущее, и Эвмен сумел подружиться с Александром, став если уж не близким, то нужным ему человеком. Потому после смерти отца Александр доверил сметливому кардийцу должность архиграмматика — начальника канцелярии.

Эвмен был умен, Эвмен был расторопен, наконец, когда требовалось, Эвмен был отважен. Как-то незаметно он вошел в число ближайших сподвижников и был зван на все пиры и попойки. Многие из друзей Александра с пренебрежением относились к Эвмену, но были и такие, кто проявляли снисхождение, а некоторые даже стати ему друзьями. Как стал таким Кратер, великодушнейший из македонян. Это он обрывал пьяных молодцов, если те задевали Эвмена, это он по обыкновению кричал, видя, что Эвмену вновь не досталось места на симпосионе:

— Иди сюда, кардиец, и выпей со мной вина!

Кричат, порой вызывая недовольство самого Александра, который также был не прочь выпить с Кратером.

Когда армия перешла Геллеспонт, Эвмен был рядом с царем. Он стоял позади Александра, когда тот намечал повелительной дланью контуры битвы при Гранике. Он записывал распоряжения Александра перед битвой при Иссе: Он восторженным слогом описывал мужество македонян в величайшей из браней — при Гавгамеллах. Он больше писал, чем сходился с врагом в бранях. Куда чаще в его руке можно было видеть стилос, нежели налитый смертью меч. Немудрено, что друзья Александра имели повод для еще большего презренья.

— Сын золотаря лишь и годится для того, чтобы описывать потомкам наши сраженья и подвиги! — говорили они, а Неоптолем, муж буйный, особенно во хмелю, издевательски кричал:

— Я сопровождаю Александра с копьем и щитом, а Эвмен — с табличкой и стилосом!

И тогда Эвмену хотелось отложить стилос и взяться за меч, но Кратер неизменно одергивал его.

— Что слушать пьяных ослов! Давай-ка лучше выпьем вина и споем нашу кардийскую!

И они пили вино и затягивали песню кардийских моряков — грустную и заунывную.

* * *

Со смертью царя выяснилось, что у него было не так уж много друзей, зато в избытке слуг, каждый из которых лелеял мечту стать господином. Никому не хотелось быть безмолвным генералом при наследнике Александра, когда можно стать у самого трона. Но для этого надлежало выбрать своего царя! И тогда-то «друзья» разругались. Одни кричали за Арридея, слабого и умом, и телом, Другие хотели видеть на троне сына Великого от Роксаны. Третьи вообще подумывали о том, чтобы под шумок выкроить себе собственное, пусть не самое большое, царство.

И началась свара, когда сильные перегрызлись между собой, устроив побоище прямо у тела усопшего повелителя. Антипатр, Кратер и Пердикка желали видеть на троне еще не рожденного сына Роксаны, чтобы иметь время укрепить собственное влияние. Дерзкий Мелеагр успел договориться с Арридеем и пытался посадить на трон своего протеже. Победить тут никто не мог. Мелеагра поддерживала фаланга, засевшая в Вавилоне, на стороне его противников была конница и спешившие к Вавилону отряды сатрапов. Эвмен проявит осторожность. Негоже ему, кардийцу, было лезть в раздоры, какие затеяли между собой высокородные македоняне. Здесь запросто могли свернуть шею, а Эвмен отличался не только умом, но и благоразумием. Потому Эвмен избрал роль посредника.