ванны, а вдоль стены – многоярусный стеллаж, прозрачные полки которого были уставлены всевозможными шампунями, гелями, муссами, притираниями, маслами, лосьонами, желе, скрабами, кондиционерами, ароматическими бомбочками…

Добрых полчаса ушло на то, чтобы опытным взглядом изучить этикетки. Ева не стала сопротивляться соблазну и наполнила ванну водой – из-за беременности сделав её холоднее обычного; растворила выбранные снадобья, погрузилась в благоухающую чашу и расслабленно закрыла глаза.

Ева занималась математикой, но благодаря многолетнему сотрудничеству с биологами была знакома с демоном Дарвина и гораздо лучше Мунина с Одинцовым понимала, куда метит Шарлемань.

С тех пор, как на Земле зародилась жизнь, на одной и той же территории за одни и те же ресурсы постоянно конкурировали существа нескольких видов. Когда кто-то из них побеждал в борьбе, среди победителей начинала распространяться вирусная инфекция. Вид погибал целиком или частично, и доминирующая позиция доставалась конкурентам. Потом их тоже одолевал вирус, а преимущество опять переходило к следующему виду – или к предыдущему победителю, выжившие особи которого успели выгодно мутировать. Цикл повторялся снова и снова – таким образом достигалось биологическое разнообразие и происходило развитие жизни.

Несколько лет назад Ева летала по работе в Уругвай. На набережной тамошней столицы Монтевидео ей показали необычный памятник. Монумент был посвящён годовщине грандиозного события: миллиард триста миллионов лет назад на Земле возникли многоклеточные организмы, которые в конце концов эволюционировали до человека. Уругвайские остряки хохотали над шуткой, но плохо разбирались в биологии. Авторы монумента здорово напутали с датой – Ева обратила внимание на ошибку, хотя знала предмет лишь по верхам.

Многоклеточные организмы появились не меньше миллиарда семисот миллионов лет назад. Первые клетки с ядром возникли ещё раньше, поскольку использовали в обменных процессах кислород, а механизму кислородного фотосинтеза уже около двух с половиной миллиардов лет…

…но когда бы ни зародилась на Земле клеточная жизнь, к этому времени уже больше миллиарда лет существовали вирусы: они обходятся без клеток.

Вид, который в конце концов стал современным человеком, появился сто тысяч лет назад, или двести тысяч, или триста – учёные продолжают спорить, но в любом случае это смехотворный срок по сравнению с возрастом вирусов.

Три с половиной миллиарда лет вирусы приспосабливаются к среде обитания, изменяются и совершенствуют свои защитные системы. Они старше человека минимум в десять тысяч раз. Их способности к мутации минимум в десять тысяч раз лучше. Вирусы научились рекомбинировать генетический материал: они разрывают молекулы ДНК и создают новые последовательности нуклеотидов. А за время совместной эволюции с человеком вирусы приобрели способность заимствовать человеческие гены.

Ева понимала, что Шарлеманя и его коллег интересует встречный процесс – использование генетического материала вирусов для усовершенствования человека. Они хотят освоить биологический инструментарий, накопленный вирусами за три с половиной миллиарда лет выживания, чтобы сделать людей способными доминировать в любой среде.

Демон Дарвина регулирует земную жизнь с помощью вирусов. Человек для него – лишь одно из проявлений этой жизни. Одна из множества форм, один из множества видов. Демон, как пятнадцатилетний капитан, ведёт корабль эволюции по заданному маршруту. А Шарлемань, как Негоро, пытается изменить курс при помощи тех же вирусов, чтобы внешне стрелка компаса смотрела в прежнем направлении, но при этом указывала новый путь – к сверхчеловеку. К бессмертному совершенному существу, раз и навсегда победившему любые другие виды.

Выходит, учёный скромничал насчёт того, что уровень его возможностей – демон Дарвина. Обманутый капитан корабля в книге Жюля Верна сделался пленником хитроумного Негоро. Обманутому демону предстоит стать слугой Шарлеманя и поддерживать доминирующую позицию человека в дальнейшей эволюции. Язвительное замечание Дефоржа насчёт роли Всевышнего выглядело теперь близким к истине.

Ева думала о том, что Шарлемань вполне мог быть Большим Боссом. Такие, как он, уверенно идут к цели, невзирая на препятствия. Доверяют разуму, а не чувствам. Подчиняют окружающих своей воле и заставляют работать на себя, ведь только сильные личности добиваются настоящего успеха…

…и тут расслабленной Еве пришла в голову мысль, которая заставила её открыть глаза и сосредоточиться.

Мунин тоже обдумывал историю человечества и качества личности, бродя по своему просторному номеру. Его окружали не современные поделки в экзотическом азиатском стиле, а предметы искусства. Мебель, вазы, скульптуры, картины на стенах – всё выглядело подлинным, дорогим и несло на себе благородную печать времени. Мунин щёлкал камерой смартфона, рассчитывая показать снимки Кларе. Даже после ссоры, после всех обидных слов он был уверен, что вскоре они опять будут вместе, а пока мысленно с ней разговаривал.

Особого внимания Мунина удостоилась широченная кровать, занимавшая половину спальни, – высокий подиум из тёмных брусьев, который покоился на толстых ногах. Брусья и ноги из цельных стволов дерева хранили нарочито грубые следы топора. Изголовьем служил массивный деревянный щит выше роста Мунина, покрытый рельефами в азиатском стиле: боги, животные, герои, растительные орнаменты… С ними перекликались рисунки золотом на красном одеяле – с контурами, вышитыми то ли бисером, то ли мелким жемчугом.

Мунин заплатил бы сейчас любую цену, чтобы Клара оказалась рядом и разделила с ним это грандиозное ложе. Но пока их разделяли десять тысяч километров, а до того, как лечь с Кларой в постель, ему предстояло многое ей объяснить. Мунин сделал несколько снимков, тяжело вздохнул, усилием воли запретил себе приближаться к бару, сбросил одежду и, раскинув руки, упал навзничь поперёк кровати.

Через потолок от стены до стены тянулись выступающие декоративные балки из таких же грубо тёсаных древесных стволов, как в основании кровати. Пространство между балками занимали зеркала. Мунин мечтал мгновенно уснуть, а вместо этого в тусклом свете ночной лампы разглядывал в зеркалах себя – маленького и несчастного, лежащего в одиночестве посреди бескрайнего красно-золотого поля. Настроение сделалось до невозможности паршивым…

…и заметная роль в этом принадлежала Шарлеманю. На протяжении дня он постоянно задевал Мунина – возможно, даже сам того не желая. Историк всю жизнь терялся перед сильными личностями: он чувствовал себя беззащитным и принимал на свой счёт любую двусмысленность.

Дополнительные страдания доставляло Мунину то, что французы, благодаря философу Дидро, называют «лестничным остроумием». Однажды в светском салоне Дидро не сумел достойно возразить едкому собеседнику, расстроился, вышел на лестницу – и придумал блестящий ответ. Но время было упущено: не возвращаться же в салон ради того, чтобы бросить с порога запоздалую реплику!

Мунина не радовала общая проблема с выдающимся учёным. Всю жизнь он мучился, потому что наедине с собой после неприятного разговора придумывал хлёсткие ответные выпады. Лестничное остроумие било через край, но – слишком поздно.

За ужином Шарлемань обронил пренебрежительную фразу – мол, немцы в отличие