– ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ДОЛЖНА. —

Вздох.

Да. Точно.

Облака расступились, и далеко внизу она увидела их. Бесконечная, извилистая линия, марширующая на восток, около десяти тысяч человек, закованных в броню, промокших и мрачных под черным моросящим дождем. Люди ее матери. В венах Ханы течет их кровь. Она прикоснулась к амулету на шее, пытаясь собраться с силами, но внутри у до сих пор порхали бабочки.

– Я С ТОБОЙ. —

Да, Кайя.

– ТЫ ГОТОВА? —

Кивок.

Я готова.

– ТОГДА НАЧИНАЕМ. —

Александр стоял по щиколотку в черной грязи, разделяя страдания очередного офицера, когда из рядов донесся крик. Капитан поднял голову, прикрыв налитые кровью глаза от черного дождя, в сотый раз за день проклиная бурю и забытую Богиней страну.

По меньшей мере десять процентов из их числа пали из-за отравления ядовитым дождем, еще двадцать процентов, хоть и могли идти, но изрядно пострадали: опухшие глаза и языки, шелушащаяся кожа. Александр предложил им расположиться бивуаком в столице Драконов, пока не наступит зима и дождь не превратится в снег, но маршал Островский и слышать об этом не хотел.

Столица Кицунэ лежала на востоке, и месть не собиралась ждать. Зрячие пылко согласились, и все обсуждения внезапно прекратились. Они пробирались вперед уже несколько дней, по щиколотку в грязи, пока дожди не стали такими сильными, что армия была вынуждена сделать привал, укрывшись в непромокаемых палатках из клеенки, и гадать, когда стихнет буря.

Что, черт возьми, за крики?

Теперь орало еще больше людей, которые тыкали пальцами вверх. Александр проследил за взглядами воинов, и у него перехватило дыхание, когда он заметил в небе силуэт. Хотя это создание на его родине не видели десятилетиями, и существо оказалось белоснежным, а не черным, как на гербе дома Островских, капитан мгновенно понял, кто парит в воздухе.

Грифон.

Размах крыльев в двадцать футов, белый, как глубокие снега родины Александра, по меху бегут полосы бархатно-черного цвета. Глаза сияют расплавленным янтарем. Зверь ревел, кружа над головой, опуская крыло, чтобы показать наездников на спине и белый флаг, высоко поднятый ядовитым ветром.

Всадники.

Люди выбегают из палаток, прищурившись от дождя, лучники хватаются за луки, расчеты пушек молний запускают дуговые генераторы, несмотря на то, что оружие бесполезно против врага, у которого нет земли под ногами. Колотят по щитам молоты, и по лагерю катится тревога.

Зверь продолжал кружить, находясь вне пределов досягаемости лука, а всадники размахивали полосками белой ткани из стороны в сторону. Увертюра, которую понял бы любой воин.

Переговоры. Мир.

Но сейчас идет война. Против нации работорговцев и мясников. Можно ли им доверять? Александр слышал, как запускают двигатели винтокрылых топтеров, майор явно надеялся сбить зверюгу с небес. Да, то был бы большой приз, который принес бы огромную силу тому, кто будет носить шкуру грифона.

Это больше, чем просто волчья шкура – пусть и альфы Черного леса…

Александр услышал, как чавкают по грязи чьи-то шаги, густой тягучий всплеск, и повернулся к тощей девушке, бегущей к нему. Она застыла перед капитаном и отдала честь.

На ладонях у нее были нарисованы глаза, а собственные глаза девушки так налились кровью от дождя, что стали почти сплошь красными.

– Капитан, – выдохнула она. – Весть от Зрячих.

Взгляд Александра метнулся к командирской палатке.

– Слушаю.

– Мать Наташа говорит, что ей нужно разрешить приземлиться.

– Ей?

Девушка указала на грифона, кружащего над головой.

– Мать заявила, вы должны как можно скорее привести девочку к ней. Когда вы увидите ее, вы поймете. Это должны быть вы. Только вы. Один.

Александр вздохнул, провел пятерней по отросшей щетине на потрескавшихся щеках. Он наблюдал за зверем, описывающим широкую спираль в воздухе, и в животе мужчины бурчал ужас. Однако отдав приказы командирам колонн, чтобы никто не вступал в бой с грифоном, независимо от того, что сулит шкура зверюги, он приступил к поиску белого флага, которым можно было бы помахать.

– Капитан, – прошептал Пётр. – Лидер. Лидер солдат.

Хана сидела на спине у Кайи под непромокаемой накидкой, не снимая защитные очки, и наблюдала за приближающимся человеком. Они приземлились далеко от линии гайдзинов, Кайя была готова снова взлететь, если вдруг возникнут проблемы.

Арашитора зарычала, когда гайдзин подошел ближе.

– Мы можем поговорить с ним? – спросила она через плечо.

– Я буду говорящий. – Пётр крякнул от усилия, перекинул больную ногу через спину Кайи и соскользнул в грязь.

Пётр захромал к соплеменнику, остановился и отдал что-то вроде салюта: сперва прижал кулак к груди, а затем поднял в воздух.

Человек ответил тем же жестом.

Хана прищурилась, оглядывая мужчину с головы до пят. Чуть за тридцать, длинные светлые волосы, покрытые засохшей кровью. За спиной – огромный боевой молот, подключенный к генератору. Плотный плащ из клеенки накинут поверх черной, как ночь, шкуры волка или медведя: хищника, который при жизни, возможно, был таким же крупным, как Кайя.

И было в мужчине что-то такое… в походке, в развороте плеч. Нечто, напоминающее Йоши. То, как он двигался. Как человек, рожденный быть танцором, которому никогда не показывали па.

Он замер в двадцати ярдах от Петра, стянул полоски ткани, которыми он замотал лицо, и сердце Ханы почти перестало биться. Боги, его лицо! Квадратная челюсть, конечно, грязная и покрытая коркой щетины. Но все равно именно это лицо преследовало девушку во снах… мать, лежащая на кухонном полу, отец, нависающий над ней с бутылкой саке в руке, вечно орущий.

«Смотри, что они отняли у меня! – Лицо багровело, кожа натягивалась. – Смотри на это! И за все это мне досталась ты!»

«Ты – свинья. – Из-за сломанной челюсти слова матери звучали невнятно. – Пьяная свинья. Ты хоть знаешь, кто я такая? Ты даже не представляешь, кем я была!»

Хана приложила пальцы к губам. Задрожала.

Мама…

Гайдзины заговорили на чужом для Ханы языке, густом и резком, как зимний снег.

Порыв ветра подхватил шкуру мужчины, сдернул с его торса, обнажив штандарт, выбитый на железном нагруднике, и Хана соскользнула со спины Кайи. Тигрица предупреждающе зарычала, когда она погрузилась по щиколотку в грязь, спотыкаясь и выкарабкиваясь, выкрикивая имя Петра.

Мужчины повернулись к ней, когда она вцепилась в кожаный ремешок на шее, ослабляя его, срывая с лица платок. Когда Хана, спотыкаясь, приблизилась, она высоко подняла амулет, который мать подарила ей на десятый день рождения, маленький золотой олень с тремя рожками в виде полумесяца.

Тот же символ украшал нагрудник гайдзина.

Гайдзин в шкуре посмотрел на девушку, и его сапфировые глаза широко распахнулись, когда Хана стянула с головы все платки и из-под них выпали