– Вот отчего вы так ненавидите русских…

– Да, я ненавижу их! – тут же прошипела Верико, устремив на него испепеляющий негодующий прекрасный взор. – Сначала они захватили наши земли, заставив нас подчиняться их правилам. А потом я встретила его, Петра! Я так любила его! Я забыла ради него все. Я забыла, что он враг, забыла свою семью. Я была готова бежать с ним! А он… предал меня…

– Но это было так давно. Двадцать семь лет назад. Вы должны забыть…

– Забыть, сынок? Всю жизнь я страдаю по его вине. Леван возненавидел меня. Ты, мой сын, был вынужден воспитываться в другой семье. Всю жизнь я скрывала свое изуродованное лицо… и во всех моих страданиях виноват он! Петр! И только он! До сих пор я вижу его лицо в своих снах…

Амир некоторое время молчал, внимательно всматриваясь в миндалевидные прекрасные глаза матери.

– Вы все еще любите его, матушка? – тихо спросил молодой человек.

– Нет! – в истерике воскликнула княгиня.

– Нет, любите! Именно оттого ваша ненависть не может угаснуть, – вынес вердикт Амир. – Если воспоминания о моем отце были бы вам безразличны, вы бы уже давно простили его…

Верико ахнула, осознав, что Амир прекрасно понял, в чем причина ее страданий. Она отвернулась от сына и вновь расплакалась, уткнув лицо в ладони. Амир поджал губы, смотря на ее затылок с густой копной каштановых волос, собранных в затейливый узел.

– Мой отец, он жив? – спросил напряженным голосом Асатиани. Верико молчала, и Амир вспылил: – Не молчите, матушка! Вы ведь наверняка это знаете! Он жив, я чувствую, что это так!

– Наверное, – пролепетала Верико, вновь оборачиваясь к нему.

– Как его полное имя? – спросил он, вперив свой взор в лицо княгини.

– Поручик Петр Николаевич Литвинов.

– Значит, в моих жилах течет и русская кровь, матушка? – вдруг сделал очевидный вывод молодой человек. – А вы всегда говорили, что я чистокровный грузин и оттого Софико мне не пара? А вы? Вы сами любили русского офицера, и я наполовину русский?

– Это горькая правда, – всхлипывая, пролепетала Верико.

– Нет, это просто чудесная правда, матушка! Это говорит о том, что Софико мне подходит гораздо больше, нежели местные девушки, о которых вы так грезите. Ибо в моих жилах течет и русская кровь, так же, как и ваша.

– Нет, ты неправ, сынок, – попыталась возразить неуверенно княгиня.

– Отчего же, Верико Ивлиановна? – уже недовольно поинтересовался Амир, назвав мать по имени и отчеству. Княгиня испуганно воззрилась на него, услышав в голосе молодого человека стальные жесткие нотки. Еще ни разу она не слышала, чтобы Амир говорил с ней таким недовольным и повелительным тоном. – Значит, вы можете любить русского офицера и рожать от него ребенка! Ребенка, в котором течет русская кровь. И любить меня все эти годы, ибо иначе вы бы не стали так опекать меня. А я, значит, не имею на это права?

– Я не хотела его любить! Не хотела! – выпалила Верико в отчаянии, всхлипывая, и сорвала вдруг с лица вуаль, в которой начала задыхаться. – Но он… он был таким… Когда я встретила его на том балу, тем декабрем, я не смогла совладать с собой. Пойми, я не против того, чтобы ты любил Софико! – Верико судорожно сглотнула, ибо впервые она назвала девушку, именем, которое дал ей Амир. И тот сузил глаза, осознавая, что мать начала сдаваться в своем упорстве. – Но я чувствую, что она предаст тебя, как предал меня твой отец. Русские не умеют любить. Пойми, сынок, я не хочу, чтобы ты так же жестоко страдал, как я когда-то!

– Этого не будет, матушка. Софико любит меня всем сердцем, я знаю это. И я люблю ее. Наша связь открыта, и я не вижу препятствий для нашего венчания. Все будет хорошо, матушка…

На это Верико лишь несчастно всхлипнула и пролепетала:

– Я надеюсь на то, что ты окажешься прав, мой мальчик, ибо такой душевной боли, как та, что причинил мне твой отец, я не пожелаю никому…

– Каким он был? – спросил вдруг проникновенно молодой человек.

Верико медленно подняла на него заплаканные ореховые глаза и, наверное, минуту смотрела на сына снизу вверх, словно изучая. Когда она заговорила, в ее голосе послышалась нежность:

– Ты похож на него. Та же стать и рост. Его волосы были гораздо светлее твоих. Но твои глаза… они точь-в-точь как его глаза… такие же серо-голубые…

– Вот почему Софико еще в первый раз в горах спрашивала, не было ли в моих предках русских. Она тогда заметила необычный цвет моих глаз.

– Ты все о ней, – тихо пролепетала Верико, уже беззлобно, но несчастно.

Амир тут же осторожно взял ручку матери, поцеловал и внимательно с нежностью посмотрел в ее глаза.

– Матушка, вы должны понять, я люблю Софико, и без нее мне нет жизни. Как и без вас. Вы мне обе очень дороги. Прошу, попытайтесь понять меня. Если вы только захотите, мы сможем стать одной семьей. Вы, я, Софико и наш малыш…

Верико пронзительно долго смотрела ему прямо в глаза и лишь спустя минуту тихо произнесла:

– Когда ты так смотришь… ты очень похож на него, Амир…

– Я люблю вас, матушка, всем сердцем. Вы всегда были и останетесь моим ангелом-хранителем, – искренне произнес молодой человек и уткнул свое лицо в ее ладони.

Верико невольно подняла руку и начала ласково гладить его густые темно-русые вихры своими тонкими пальцами. Они сидели так некоторое время, и наконец Верико тихо заметила:

– Что ж, Амир, я боролась как могла… но, видимо, пришло время пересмотреть свои желания… я хочу, чтобы ты, мой мальчик, был счастлив. Именно этого я всегда желала для тебя. Я благословлю ваш союз с Софико, раз ты так любишь ее, теперь я это вижу… и я хочу признаться… я солгала тебе…

– В чем же?

– Софико любит тебя. Она сказала мне об этом перед отъездом. Но я была жестока с ней. Сказала, что ты хочешь отобрать у нее ребенка, а ее совсем не любишь…

– Вы сказали ей это?

– Да, Амир, и теперь я раскаиваюсь в этом… Софико совсем не заслужила моей ненависти, ибо она благородна и чиста, теперь я понимаю это очень хорошо… И ты прав, лишь моя ненависть к