– Сегодня ночью всему миру может прийти конец, а ты собираешься оставаться эгоистичным ублюдком до конца?

– Близость к вам, благочестивым людям, укрепляет во мне эти наклонности.

– Ну хорошо. Договорились.

Необходимость сотрудничать со мной ранит его в самое сердце. Видеть его мучения – все равно что кушать мороженку и торт на ужин.

– Но, учитывая то, что ты натворил, – говорит Уэллс, – как только всё закончится, ты предстанешь перед Аэлитой лицом к лицу.

– Непременно. Когда выходим?

Уокер смотрит на наручные часы. Затем на большой электронный циферблат на стене. Подготовка набирает обороты. Звери приходят в возбуждение. Боевые псы делают дорожки из кристаллического мета в надежде, что он поможет отрастить им бритвенно-острые зубы.

– Мы рассчитываем, что последние важные гости подъедут к десяти, так что зайдем чуть-чуть позже.

– Значит, вернусь к десяти.

Я иду к выходу, но останавливаюсь при виде прекрасного зрелища: тяжелый металлический шкаф на колесах с длинным рядом новеньких бронежилетов. Их не меньше пятидесяти, и они выглядят как настоящие произведения искусства. Я беру один, взвешиваю на руке, затем поворачиваюсь в Уэллсу:

– Я его возьму.

– Хорошо. Бери. – Затем он добавляет, о чем-то вспомнив: – Подожди. Кое-что еще.

– Что?

– Перестань называть меня рейнджером. Я не из Техаса. Я из Спаркса, штат Невада.

– Знаешь, кто хуже техасца?

– Кто?

– Притворяющийся техасцем.

– Возвращайся к десяти, или мы уйдем без тебя.

КИССИ ПО-ПРЕЖНЕМУ нигде не видно. Что-то определенно не так. Я смотрю через окно «Ягуара» на пару, пережидающую красный свет. Они смотрят в разные стороны и не разговаривают друг с другом – явно только что поссорившись по какому-то дурацкому поводу. Двое пацанов у газетного киоска дразнят третьего. Подростки бандитского вида в спортивной одежде торчат на углу у винного магазина, раскуривая косяк. Мне хочется высунуться из окна двери и крикнуть им, что мир подходит к концу и пора прибрать за собой дерьмо, но какой в этом смысл?

Разве кто-нибудь знает, что действительно происходит в мире? Раньше я смеялся над людьми, которые верят только в то, что их окружает, и не мечтают заглянуть за грань реальности. Большинство из них не поверят своим глазам и ничего не поймут, даже если прямо рядом с ними Саб Роза будут поднимать из могил Иоанна Крестителя, Билли Холидей[111] и Дикого Билла.

Но теперь мне кажется, что я и сам ни черта не понимаю. Мозг мой мечется между вопросами: зачем Мейсон хочет открыть двери в Ад и происходит ли это на самом деле? Действительно ли он собрался впустить сюда Люцифера или делает вид, что собрался, с целью отвлечь? В то время как все будут смотреть в одну сторону, он проскользнет за спинами и провернет что-то другое. Но что именно?

В конце концов я решаю об этом не думать. Мне никогда не проникнуть в голову Мейсону. Может, я и родился лучшим магом, но он всегда был умнее. Вот почему он теперь командует карнавалом, а я собираюсь закончить дни, откусывая головы цыплятам. Но это тоже мысли. А я хочу тишины. Пустой, большой, дзенской тишины. Мне нужно вернуться к тому спокойному тихому состоянию, которое возникало у меня перед выходом на арену. Чтобы никаких мыслей. Никакого действия. Ведь мысли и действия – это одно целое. Я слежу за дыханием и сосредотачиваюсь на дороге. Я чувствую, как приходит спокойствие.

Вдруг за спиной взвывает сирена и вспыхивает яркий свет. Цветные огоньки отражаются от зеркала заднего вида и слепят глаза. Искаженный, усиленный громкоговорителем голос эхом отражается от стеклянных витрин зданий. Я не могу разобрать ни слова, но понимаю, как перевести полицейское хокку на человеческий язык: «Ты едешь в угнанном «Ягуаре», который должен был бросить час назад. Не то чтобы в Лос-Анджелесе нельзя было найти других машин. Но ты начал думать, отвлекся и посмотри теперь, к чему это привело».

Вот только этого мне сейчас не хватало! Интересно, они отпустят меня с предупреждением, если я честно скажу, что сегодня вечером буду пытаться спасти мир?

Полицейский голос гремит снова. Они слепят меня прожектором. Он яркий, как миллиард свечей. Я заезжаю на стоянку и останавливаюсь.

Спасибо за тень, Дик Трейси. Здесь тесновато, но я могу проскользнуть. Тащу за собой бронежилет. Надеюсь, кто-нибудь из копов подкрадется вовремя, чтобы увидеть, как мои ноги исчезают в приборной доске.

Я выхожу в фойе Брэдбери-билдинг. Здесь темно. Входные двери крепко заперты. Я захожу в лифт, надеясь, что здесь не отключили электричество на время праздника. Нажимаю на кнопку. Вздрогнув, машина тянет лифт вверх, и я выдыхаю с облегчением.

Лифт поднимается на один этаж и останавливается. Я жму кнопки «один» и «три» одновременно, и машина вновь приходит в движение. Выходя из лифта, я волнуюсь, все ли сделал правильно. Но в этот момент на меня бросается фурия Мунинна и бьется о стену своего стеклянного стакана. Я посылаю ей воздушный поцелуй, захожу внутрь, пробираюсь сквозь беспорядок и спускаюсь по лестнице.

Мунинн ждет меня внизу.

– Это вы, молодой человек! Я услышал колокольчик и стал думать, кто мог явиться ко мне сегодня. Такие вечера, как этот, я обычно провожу в тишине.

– Извините, если оторвал вас от вечеринки или чего-то в этом роде.

Мунинн смеется:

– Молодой человек, когда вы увидите столько же Новых Годов, сколько видел их я, вам меньше всего захочется устраивать вечеринки по этому проклятому поводу.

Он берет меня за руку и ведет к столу, на котором аккуратно разложены кости. Пальцы рук. Пальцы ног. Руки или ноги целиком.

– Это реликвии, – поясняет он. – Каждая кость или отросток принадлежали тому или иному святому. У меня есть клиент, который мечтает построить летний домик в виде костницы. И исключительно из костей святых. Простолюдинам вход туда будет запрещен. Как можно догадаться, костей для такого дела требуется немало. Сегодня я каталогизирую очередную партию.

Он подходит к полке и берет ту самую пыльную бутылку, из которой мы пили в тот день, когда вернулись из Авилы вместе с Видоком. Затем наполняет два маленьких стаканчика.

– Спасибо, – говорю я и выпиваю залпом. – Я сегодня немного спешу.

– Ну, разумеется. Извините, – отвечает он. – То, что Новый год игнорирую я, вовсе не значит, что точно так же должны поступать вы. Прошу прощения.

– Без проблем. – Я откашливаюсь. – Мистер Мунинн. Я хочу заключить с вами сделку. Довольно крупную.

– Я всегда открыт для хороших предложений. Чего вы хотите?

– Речь не о том, что я хочу. Скорее о том, что захотите вы. Я уверен, вас это заинтересует.