— Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась инаправилась к двери.

— Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласководобавила:

— Вернитесь, поговорим.

Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себяхозяином положения, сказала:

— Я предлагаю вам добровольно сдаться в рукиправоохранительных органов.

Добрынина уронила голову на стол и заплакала.

— Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я вотчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.

— Так сдайтесь, прямо сейчас.

Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию ипризналась:

— Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишкоммного знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.

Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:

— Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меняесть пистолет.

Денисия испугалась:

— Нет, не надо, зачем?

— Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, —задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:

— Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться.Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюдаполицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою винуперед вами.

Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странногона ее взгляд, предложения.

— Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самомделе не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».

— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу своюсекретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.

Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну идела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»

Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая насебе пиджак, деловито сказала:

— Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, выне будете возражать, если я дверь на ключ закрою?

И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь наключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.

Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое унее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявилакороткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.

Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себявела, что вскоре и беспокойство исчезло.

Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Онарассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел.Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердцеиз своей груди, чтобы осветить путь людям.

— Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю,— сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это всеслучилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметноберут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благихнамерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчинятьсятолько силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоитвеликая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобитсяложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы инет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. Заложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло:преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он ужетолько на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а рукипо локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, —задумчиво сказала Добрынина.

На глаза ее навернулись слезы.

Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошопонимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть вышелюбви?

Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. Исхитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавалс переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она,увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, исама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить?Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.

Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своихсестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А скольконехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.

И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за нимшпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась вПариже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели быво Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.

Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?

Нет, не может.

«Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Какгосподь распорядится, так и правильно будет».

Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину.Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не зарослимогилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила еебыть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешьнести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишьсяаскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, каквсе, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.

Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этойзлодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Дажеесли ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, всравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.

Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее,сказала:

— Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, ностреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.

И после этой фразы Денисия окончательно поверила в еераскаяние и спросила:

— Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, тобольше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:

— Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меняделают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — эточереда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттудаслетают. А мне теперь путь один: на тот свет.