Саламбек Нахчоев сделал новый звонок, и опять у него неполучилось — он растерянно уставился на Гусарова.

— Что, не вышло? — спросил тот.

Бандит уныло кивнул:

— Не вышло. Разве вас, русских, поймешь?

Александр усмехнулся:

— Ну вот что, шутник, ты продлил свою жизнь на десять минут,но, как известно, перед смертью все одно не надышишься. Пришла твоя пораумирать.

Гусаров прижал ствол к голове истекающего кровью Нахчоева испокойно нажал на курок. Нахчоев откинулся на камни и затих. По его грязномуузкому лбу потекла струйка крови. Сколько таких струек пустила его жестокаябандитская рука, одному Нахчоеву ведомо. А теперь и он лежит бездыханным.

Это не было просто убийство, это была месть.

Сидя у холодеющего трупа врага и глядя на двуногого дикогозверя, Александр Гусаров неожиданно ясно понял, что в душе у него пустота, дообидного похожая на горечь и жалость.

Да, он сожалел… Он сожалел, что враг уже мертв и сделанодело: большое дело последних лет жизни.

Закончена его работа, опасная мужская работа.

Конечно, будет новая, но уже не у него, а совсем у другогоГусарова. Этот сидел и ошарашенно осознавал, с любовью и ненавистью глядя насвоего врага: «Он мне не чужой. Долгие годы мы жили друг другом. Ели, пили идаже спали с мыслью одной: достать и убить! Мы были связаны пуповиной войны. Мыбратья по крови: по общей пролитой крови, человеческой крови. У нас одна мать:жестокая и беспощадная мать — война!»

Александр упал на землю и взвыл от боли. Он понял, чтослишком долго жил с жаждой мести в груди.

Он ненавидел уже с любовью, он увлекся, не замечая того, чтосвоего врага почти полюбил, с ним сжился, сроднился, к нему привык. И теперь,лишившись его, он осиротел и вместе с тем захлебнулся от злобы.

«Неужели это все?» — в исступлении подумал Гусаров изакричал, стиснув зубы и до боли в ногтях впиваясь в землю:

— Ну почему?! Почему этого гада нельзя два раза убить?!Господи! Почему?!

И по его небритой щеке покатилась слеза бессилия.

"Мои погибшие друзья, моя жестокая мужская работа — этои есть моя настоящая жизнь, — прозрел вдруг Гусаров. — Только это у меня теперьи будет.

Я не человек, я — война. А как же моя Зоя? Она меня ждет.Выходит, я обманывал не только себя, но и ее…"

— Я должен ее отпустить, — решил он. — Немедленно, прямосейчас.

Он достал из безжизненной руки Нахчоева трубку, собираясьнабрать номер любимой, и был пронзен мыслью: «Куда этот гад звонил?»

Александр нажал кнопку «Память» — табло высветило номертелефона генерала Серова.

— Не может быть, — прошептал Александр, нажимая кнопкуавтодозвона.

Он готовил предателю матерные слова, самые убойные, самыегрязные, но почему-то услышал плаксивый женский голос.

— Кто вы? — растерянно спросил Александр.

И услышал в ответ:

— Я домработница. А кто вам нужен?

— Генерал Серов.

— Он погиб, застрелился-а, — прорыдали в ответ.

— Когда? — вскипая, закричал Александр.

— Только что.

«Я никогда не вернусь с этой войны, — подумал он. — Так ещене унижали русского человека».

И вот тогда он позвонил своей Зое, а трубку взяла Денисия.И, сам себе удивляясь, Гусаров начал ей вдруг рассказывать про своих друзей.Про то, каким весельчаком был Шерстяной-Пьетро, каким бабником балагур Серега,каким умным Артем, каким добрым медик Витяй и каким чувствительным гитаристЕрема.

Она слушала, не перебивая.

— Хочешь знать, кто нас предал? — резко прервав свойрассказ, вдруг спросил Александр.

— Да, хочу.

— Генерал Серов.

Она грустно ответила:

— Я знаю. Им уже занимаются соответствующие органы. Он быллюбовником Добрыниной" а она способствовала торговцам оружием. Она начем-то подцепила твоего генерала, бандиты его шантажировали.

— Генерал застрелился. Только что, ну да бог с ним. Он ужетам, куда мне не дотянуться. Не из-за него я звоню. Зоя, я должен тебе сказать…

Она его перебила:

— Я не Зоя.

— А кто? — растерялся Гусаров.

— Я Денисия. Я должна тебе рассказать, что мы с Зоей тебяобманывали…

Теперь он ее перебил:

— Я знаю.

— Знаешь? — поразилась она. — Почему же молчал?

— Все ждал, когда ты признаешься. Мне и самому давно надоелаэта игра. Сначала было интересно, а потом стало стыдно.

— Перед кем?

— Перед Зойкой. Пустышка и вертихвостка она.

Я никогда ее не любил, но не имел права обманывать. А ты мнесразу понравилась. «Вот настоящая девчонка, — подумал я, — но как к нейподступишься? Ей нет до меня дела». Я из-за тебя и к Зойке начал ходить, но тына меня совсем не обращала внимания.

— Я не обращала? — удивилась Денисия. — Это ты не обращал.Или как на пустое место смотрел, или вообще отворачивался.

Александр усмехнулся:

— Смущался, был молодой. А когда ты вместо Зойки ко мневпервые пришла на свидание, я чуть умом от счастья не тронулся. Спрашиваешь,почему не признался, что вас раскусил? Какой там признался. Я же правильно всепонял: ты пришла только ради сестры. Зойка — любительница работать на несколькофронтов, вот тебя, добрячку, и подключила. Уличу тебя и больше никогда неувижу. С тех пор я даже мысленно тебя Зоей звал, чтобы не проболтатьсякогда-нибудь ненароком.

— Так и жили во лжи, — грустно сказала Денисия.

Александр подтвердил:

— Так и жили. Сначала даже забавно было, а когда эта ложьприелась, я собрался поставить все на свои места, да вдруг понял, что ты неиграешь, что у нас с тобой по-настоящему все.

— Но как ты узнал, что это я?

— Глупый вопрос, — усмехнулся Гусаров. — Удивляюсь, кактолько Зойке в голову пришло тебя вместо себя посылать? У нее в голове ветер, аот тебя книгами пахнет, библиотекой. Скажи мне, Денисия, ты меня любила?

— Почему — любила? — растерялась она и от самого вопроса, иот того, что впервые он назвал ее Денисией, а не Зоей. — Почему — любила? Чтоты там себе напридумывал?