выбирали Тайного Деда Мороза, Соня узнала тебя? Ты никогда не говорил, что вы были знакомы. – Василиса заметила, как Богдан напрягся и сильнее стиснул вилку.

– Мы не были знакомы, – сухо ответил он и опустил глаза.

– Но ты сказал, что не сразу ее признал и…

– Вася! – раздраженно прервал ее Богдан и шумно бросил вилку, которая звонко ударилась о край тарелки. – Ты можешь уже перестать говорить о ней? Заняться больше нечем?

– Просто я…

– Мы не были знакомы. Ясно? – голос Богдана стал стальным и холодным. – Она меня с кем-то спутала, а я не хотел показаться невежливым. Мне проблемы ни к чему. Пусть даже столь незначительные.

Колычева стушевалась. Она никогда ранее не видела Вишневского в подобном амплуа. Холодный, резкий, отстраненный. В последнее время он был достаточно скрытным, подавленным и, что больше всего расстраивало Василису, далеким. После смерти Сони они потеряли ту незримую и важную для Колычевой связь. Их знакомство длилось всего шесть месяцев, и они не могли назвать себя близкими друзьями, но Василиса чувствовала, что они были похожи. И это было важно в непривычной для нее среде.

Соня не могла спутать, поскольку обратилась к Богдану по имени и фамилии.

– Извини, – вдруг смягчился Вишневский и слабо улыбнулся. – Я наелся. Идешь?

Василиса коротко кивнула и встала из-за стола. Но, проходя мимо, заметила на себе пристальный взгляд разноцветных глаз. Ощущение того, что Горский прожигал ее спину, не покидало даже тогда, когда столовая осталась далеко позади.

Глава 14

Март. Год поступления Колычевой

[17.03.2023 – Пятница – 21:45]

Морозов не находил себе места. Он вернулся в академию сразу, как только удалось вырваться из лап дотошного руководства. Убийцу девочки нашли, но предварительное расследование на этом, к сожалению, не заканчивалось. Уголовное дело необходимо было окончить в кратчайшие сроки, невзирая на наличие двухмесячных процессуальных. Ужасно угнетало.

Подъезжая к кампусу, следователь поспешно набрал номер проректора по воспитательной работе. В ходе короткого телефонного разговора Морозову удалось убедить Якунина в том, что его нахождение на территории академии продлится недолго и он не собирается докучать студентам в столь позднее время – просто забыл кое-какие документы, и следственные действия, естественно, проводить не намерен.

Относительная ложь. Не более.

Следователь не мог вернуться домой и мирно лечь спать без зазрения совести. Ему необходимо было поговорить с Коваленским, пусть и неофициально, не под протокол. Хотел услышать ответы на свои вопросы из уст человека, чей разум еще не был захламлен ложной информацией. По крайней мере, Морозов очень на это надеялся. Верил, что успеет.

Неспешные шаги разносили оглушительный стук в пустом темном коридоре шестого этажа. Под тусклым теплым освещением бра скользящая по стенам тень была более выразительной и пугающей, поскольку смутно напоминала человеческие очертания. Морозов не был уверен, что в это время застанет Коваленского в своей комнате, но очень надеялся, ведь поиски по кампусу привлекли бы много ненужного внимания.

Он остановился напротив двери с бордовой табличкой с выгравированной надписью: «Коваленский Д. Староста факультета скульптуры». Коротко вздохнул и решительно постучал в дверь. Несколько долгих секунд не было слышно ни звука. Морозов вновь постучал и мысленно сосчитал до десяти. Полагал, что этого времени достаточно для ответной реакции, если, конечно, комната не была пуста.

Десять. Следователь хмыкнул и сделал шаг назад, намереваясь уйти, но услышал натужный скрип кровати и торопливые босые шаги. Дверь осторожно приоткрылась. Из образовавшейся небольшой щели показался встревоженный взгляд серых глаз. Следователь слегка улыбнулся, стараясь придать своему облику располагающий вид. Кажется, получалось скверно – Коваленский словно одеревенел.

– Могу войти? – шелестящий полушепот вывел Даниила из оцепенения.

Староста заторможенно кивнул и приоткрыл дверь в качестве недвусмысленного приглашения. Морозов перешагнул порог комнаты, по привычке окинул ее изучающим взглядом и отметил, что она была куда просторнее, чем комната Василевской. А может, это лишь оптическая иллюзия, поскольку мебель рассчитана на одного человека, соответственно, и свободного места было значительно больше. Вместе с тем помещение было относительно пустым. Ничего лишнего. Словно никто в этой комнате и не жил. Впрочем, как и в комнате потерпевшей. Следователь недовольно сморщился. Неуютно.

Коваленский плотно прикрыл дверь. Его лицо не выражало определенных эмоций, но подрагивающие желваки на острых скулах выдавали истинное состояние. Даниил обнимал себя за плечи, стискивал пальцы до белизны, нервно кусал щеку в попытке сдержать эмоции.

– Я не буду ходить вокруг да около, – следователь тихо вздохнул и без разрешения сел на край кровати поверх темного покрывала. – Сегодня у меня состоялась не самая приятная беседа с Евгением Меркуловым, и… – Морозов пристально посмотрел на Коваленского. – Он все мне рассказал.

Староста замер и вмиг побледнел, словно кровь отхлынула от лица. В стальных глазах заплескался неподдельный испуг. Следователь видел его. Узнал бы этот взгляд из тысячи других – панический страх с примесью немого отчаяния и разбитых надежд.

– Как так вышло, Даниил? М? – Морозов скрестил ноги и шире развел колени, чуть уводя пятки под кровать. – Нужно было сразу сообщить. Как только вы обнаружили труп. Понимаете? Для этого существуют специально обученные люди. Например, такие, как я.

Староста шумно выдохнул, словно и не дышал все это время, и судорожно схватился за спинку стула. Дыхание стало поверхностным, появились частые вдохи и выдохи. Плечи мелко задрожали, а из груди вырвался сдавленный всхлип, перешедший в тихий жалобный плач. Даниил крепко жмурился и стискивал зубы, из последних сил пытался контролировать эмоции и чувства, но плотина сдержанности рухнула, словно карточный домик. Соленые ручьи слез неумолимо скатывались вниз по щекам, обжигая кожу, и разбивались тяжелыми каплями.

Морозов потупил взгляд и прикусил щеку, вслушиваясь в сдавленное горькое рыдание, пронизанное болью и, возможно, некоторым облегчением. Для любого, обладавшего неспокойной совестью и относительно чистым сердцем, сотворенное являлось тяжелым, практически неподъемным грузом. Он не умел утешать, да и, честно признаться, не желал этого делать. Во всей этой истории было множество раненых детей. Каждый из них заслуживал сочувствия и помощи. Но истинной жертвой являлся лишь один человек. Морозову не стоило об этом забывать, поскольку из любой ситуации существовал выход. И ребята выбрали тот, который привел их к тупику.

– С того самого дня… – тихо начал Даниил, шумно шмыгая носом, – я не могу нормально спать. Эта картина… – он рассеянно провел ладонью перед собой, – все время стоит у меня перед глазами. Очень сложно делать вид, что ничего не произошло…

– Это не ответ на мой вопрос.

– А что я мог сделать? Кому рассказать? – Даниил развернул стул и тяжело