не любила фотографироваться и выпроваживала всех художников, предлагавших написать ее портрет.

Мадам де Праз облокотилась о крышку секретера и задумалась, поджав бледные губы, побелевшие еще сильнее, и обеспокоенно нахмурившись, отчего на ее переносице обозначились некрасивые складки.

За портьерой послышался шорох, дверь резко распахнулась, и в комнату ворвалось очаровательное и бойкое создание в атласных туфлях без задника на босых ногах и воздушном, словно розовое облачко, домашнем халате – восхитительном дезабилье, хотя, быть может, и слишком «дамском» для этого лучистого, едва вышедшего из подросткового возраста дитя.

– Здравствуй, малышка Жильберта! – промолвила мадам де Праз с внезапной улыбкой.

– Здравствуйте, тетушка! – налетела девушка на графиню, обняла ее за шею и звучно поцеловала в обе увядшие щеки.

– Что ты делаешь, озорница! – пожурила ее мадам де Праз. – Всю прическу мне растреплешь!

– А и не важно, тетушка! Совершенно не важно!

Раскрасневшаяся, широко улыбающаяся, Жильберта Лаваль прижалась изящной головкой в каштановых кудряшках к мрачному лицу пытавшейся отвернуться от нее тетки и, преследуемая некой определенно радостной для нее мыслью, устремила пристальный взгляд задорных глаз за залитое солнечным светом окно.

Что до госпожи де Праз, то та, напротив, выглядела очень печальной.

– Тетушка! – продолжала верещать мадемуазель Лаваль. – Тетушка! Тетушка!

– Что с тобой? Да не сжимай ты меня так! К чему вся эта суета и ерзанье?

– Я так счастлива, тетушка, так счастлива!

– Довольно, отпусти меня, дьяволенок!

– Нет-нет! Не смотрите на меня! Еще рано!

Алые губки приблизились к бледному уху, и, словно бы по секрету, Жильберта звонким голосом объявила:

– Я выхожу замуж! Вы ведь не против, не правда ли?

Содрогнувшись, мадам де Праз поспешила снова прижаться щекой к щечке племянницы.

– Выходишь замуж? – пробормотала графиня. – Но за кого?

– За Жана Марея, – ответила девушка теперь уже шепотом.

– Кто это? Я его не знаю.

– Да нет же, тетушка, прекрасно знаете! За Жана Марея… Вам представляли его, когда мы были в гостях у Пойяков… Ох, тетушка, что это с вами?

Они отстранились друг от друга. На лице мадам де Праз читалось смятение. Жильберта смотрела на нее в замешательстве, не зная, что и думать.

– Ничего, дитя мое, просто немного разволновалась – не ожидала ведь такого известия.

Между тем Жильберта внезапно почувствовала, что между ней и тетей вдруг пробежал необъяснимый холодок, немало ее удививший. Мадам де Праз тотчас же осознала свою оплошность и, снова придвинувшись к девушке, взяла ее за руку:

– Видишь ли, Жильберта, я люблю тебя, как если бы я была твоей бедной матушкой… Не слишком ли легкомысленно ты решилась на столь серьезный шаг? Тебе только-только исполнилось восемнадцать, дорогая; ты еще совершенно не знаешь жизни. Ты уверена, что будешь счастлива с этим господином Мареем?

Жильберта надула губки и сдвинула брови. Заметив это, графиня ласково привлекла ее к себе и погладила по кудрявой головке.

– Ну ладно, – сказала она. – Позволь мне как следует узнать этого молодого человека, собрать о нем необходимые сведения, и если он такой, как ты полагаешь…

– О! На сей счет, тетушка, я абсолютно спокойна!

– Что ж, ступай одеваться, милая. Мы еще поговорим о твоих планах. Не поцелуешь меня? Ох, Жильберта!

Заметно раздосадованная, девушка вяло коснулась губами лба тетушки и покинула комнату – не так весело, как вошла в нее.

* * *

Оставшись в одиночестве, графиня де Праз, терзаемая тревогой, несколько минут расхаживала взад-вперед по комнате, заложив руки за спину.

Царила мертвая тишина. Погруженная в мрачные размышления, мадам де Праз снова и снова проходила мимо строгих предметов обстановки рабочего кабинета, отведенного ей в доме, – своего рода будуара этой деловой женщины, основным украшением которого служил внушительных размеров сейф, стоявший напротив этажерки для хранения бумаг и папок.

Оригинальность этой комнаты заключалась в том, что все ее стены были увешаны оружием африканских туземцев: кожаными и деревянными щитами, боевыми ассагаями, стрелами и дротиками.

Подняв глаза, мадам де Праз окинула всю эту груду хлама задумчивым взглядом и поморщилась, словно она вызвала у нее какие-то неприятные воспоминания. Затем, резко остановившись, тяжело вздохнула, но уже в следующий миг хлопнула тыльной стороной кисти по ладони, будто приняв решение.

– А мы еще посмотрим!.. – пробормотала она.

Подойдя к телефонному аппарату, она нажала кнопку, под которой значилось: «Господин граф», и во второй раз за утро сняла трубку.

– Алло, Лионель… – шепотом, прикрывая микрофон рукой, позвала мадам де Праз. – Лионель!..

Наконец в ответ раздалось нечленораздельное мычание.

– Алло, Лионель?

– Хм… Хм… Да? Что такое, маман?

– Ты еще спишь?

– Ну да, можно сказать, еще не проснулся.

– Поздно вернулся?

– Даже не знаю во сколько.

– Ну ладно. Сейчас зайду.

Мадам де Праз осторожно отворила дверь, на цыпочках пересекла переднюю и тихонько поднялась на два этажа выше.

В комнате сына царил полнейший беспорядок – сразу было видно, что прошлой ночью Лионель недурно повеселился. Фрак валялся на полу, шапокляк[109] был напялен на каминные часы, помятый белый жилет соседствовал на стуле с лакированным ботинком; наконец, то тут, то там можно было заметить один из тех фонарей красного стекла, которыми по ночам обозначают близость мусорной площадки, вывеску фармацевта, а также эмалированную пластину, надпись на которой предупреждала читателей, что «в обратном направлении автобус следует по улице Прованс». Словом, тут был весь трофейный набор полуночника.

– Боже правый, маман! – пробурчал высокий юноша, распрямившийся на кровати. – Я только-только снова уснул!

Но, указав на разнородные предметы, как нельзя лучше свидетельствовавшие о весело проведенной ночи, мадам де Праз осведомилась:

– Лионель, сколько тебе лет?

– Двадцать три, – ответил юноша с мрачной ухмылкой.

– Шалопай! – заметила мать и, однако же, нежно обняла сына.

Тот, несомненно, был красив, но так ли уж мил и приветлив, это другой вопрос.

– Ну и где ты был? – продолжала мадам де Праз. – Точнее – с кем?

Присев на краешек кровати, она вперила тусклый взгляд в бегающие глаза сына:

– Отвечай, Лионель.

– Полноте! – проворчал тот. – Что вас так беспокоит, маман? Что-то случилось? На вас лица нет.

– Лионель, ты помнишь, что я говорила тебе три года назад, когда погиб твой дядя Лаваль?

– Конечно! Что вы были бы счастливы, если бы я женился на Жильберте, и что я должен попытаться добиться ее любви. Вы ведь об этом?

– Именно. То была моя сокровенная мечта. Ну и как же ты оцениваешь свои успехи в данном направлении?

– Я… – начал было Лионель, но тут же умолк и, помрачнев, опустил глаза.

– Что, нечего ответить? – сокрушенным тоном воскликнула мадам де Праз. – Тогда я отвечу за тебя: пока ты прожигаешь жизнь, Жильберта втюрилась в какого-то Жана Марея