к тому же и старым ценителем красоты, и он говорит вам: «Мадам, не пытайтесь постичь органическую причину вашей привлекательности. Не просите науку трансформировать невыразимое очарование ваших больших глаз в патологическую аномалию. Не углубляйте гиперестезию, оставьте в покое функциональные расстройства. Врачам не свойственна галантность; для них любое исключение, даже прелестное, является врожденным уродством. Когда у женщины такие глаза, как у вас, их просто следует сохранить. Объяснить их – значило бы их обезоружить. Если правосудие в этом не заинтересовано, кто простил бы нам подобное святотатство?»

Розина, очаровательная в своем замешательстве, взглянула на меня, затем многозначительно посмотрела на Стефена.

Красавица прекрасно знала, что в ее глазах заключено необычайное очарование, и она больше других желала сохранить этот ценный дар.

Я обещал себе никогда больше не заговаривать с ней снова о Спектрофелесе. Тем не менее я был рад видеть, что она успокоилась относительно этого призрака, который возникал не перед ней, а в ней; этой тени, являвшейся не причиной ее волнений, но их мгновенным эффектом, – словом, относительно этого фантома, который был всего лишь скотомой!

Розина безрассудно смотрела на поток яркого света. Проницательность старого доктора смутила ее, но тут – как нельзя кстати – появился мсье Буркрен, и к ней вернулось прежнее хладнокровие.

Чувствуя вину за опоздание, он прятал свое раздражение под маской непринужденности, и его тучные телеса подрагивали и колыхались. Дородный и румяный, он продвигался небольшими шажочками, выпячивая зад, наклонив голову к плечу, подняв толстую белую руку к щеке в позе, преисполненной елейности и жеманства.

Устроившись наконец за столом, он предложил Стефену дать показания.

Тот подчинился и, потупившись, словно обращался к своему галстуку, выложил всю историю своих рук.

Можете сами представить себе удивление слушателей. Но мсье Буркрен вяло покачал головой, словно гротескный китайский болванчик.

– Послушайте, мсье Орлак, – сказал он, глядя на меня, чтобы дать мне понять, что на самом деле он разговаривает со мной. – Послушайте, мсье Орлак, я тоже человек образованный, насколько мне известно. Вы читали Жерара де Нерваля и Эдмона Абу: этот сон вам подсказали «Заколдованная рука» и «Нос некоего нотариуса»; а затем вы вспомнили про Шарля Нодье, который утверждал, что был гильотинирован в эпоху Террора… Она занятная, эта ваша сказка, но – черт возьми! – не более, чем «Кот в сапогах» или «Синяя птица»[104]. Все это какая-то абракадабра, только и всего!

Он раздраженно махнул рукой и вперил в меня укоризненный взгляд.

– Простите! – сказал я, вставая. – Но, несмотря на отсутствие профессора Серраля, который на несколько дней отбыл в Америку и которого, по моему убеждению, вам следовало бы выслушать, мы можем провести идентификацию рук мсье Стефена Орлака и убедиться в том, что это – руки Вассёра… Мсье Куэнтр, вы ведь знали Вассёра. Не соизволите подойти?

Куэнтр, чрезвычайно взволнованный, повиновался, и Стефен протянул ему свои руки.

– Мне кажется, я действительно узнаю́ их… Но поручиться не могу… – сказал инспектор спустя какое-то время. – Дело Вассёра было закрыто несколько месяцев тому назад… На руки обвиняемого я не обращал особого внимания, так как был сосредоточен лишь на сравнении отпечатков пальцев… Да и потом, мсье Орлак подверг свои руки такому количеству процедур, если можно так выразиться…

– Ладно, – сказал я. – Но уж мсье Бертильон[105], пусть он и на том свете, думаю, все же просветит нас на сей счет.

Тут я попросил разрешения ввести работника антропометрической службы.

У него был с собой небольшой сверток, который он принялся разворачивать.

– Нам нужна карточка с данными о внешности Вассёра! – сказал я ему. – И прошу вас, снимите отпечатки пальцев вот этого мсье.

Он положил карточку перед магистратами. Стефен, по его просьбе, снял плащ, пиджак, закатал рукава рубашки, затем, нажав кончиками пальцев на подушечку, пропитанную черными чернилами, отпечатал их следы прямо посреди чистого листа.

– А теперь измерьте его пальцы! – потребовал я.

Служащий уложил кисти рук ладонями книзу и произвел измерение при помощи соответствующего антропометра.

Отпечатки пальцев и цифры сравнили. На лице мсье Буркрена отразилось изумление.

Между тем доктор Фруардэ, уступив моей просьбе, начал внимательно осматривать руки Стефена и особенно сеть шрамов, опоясывавшую предплечья в нескольких сантиметрах от запястий.

– Ну что? – спросил я у него.

– Не могу сказать обратного, – заявил ученый. – Как видите, я в замешательстве. Словно угодил в двухтысячный год – разве что это какое-то мошенничество… Но если речь идет о Серрале, ни слово «мошенничество», ни уж тем более слово «невозможно» звучать не должны.

– Остается лишь выяснить, – холодно произнес заместитель генпрокурора, – действительно ли эти шрамы были оставлены профессором Серралем.

– Мадам Орлак, – сказал мсье Буркрен, раскручивая невидимый серпантин, – вы когда-нибудь говорили с профессором Серралем о руках вашего мужа?

– Я прекрасно помню наши разговоры, – ответила Розина. – Но меня тогда беспокоили вовсе не руки моего мужа. Я расспрашивала профессора Серраля только об операции на голове, так что он не оказывался в положении, когда вынужден был бы солгать ради сохранения профессиональной тайны.

– В итоге, – заключил мсье Ламбер-Гонда, – мы имеем доказательства, что у мсье Стефена Орлака сейчас руки Вассёра – или же руки, на удивление похожие на руки Вассёра, – и что их отпечатки находятся на ноже, которым было совершено убийство. Вот так-то. И что теперь?.. А теперь нам нужно доказать: primo – что Вассёр жив; secundo – что именно он и есть убийца!

Мы увидели, как Стефен затрепетал, словно белье на ветру. Он все рассказал. Жребий был брошен. Если только Серраль не сможет представить какое-то новое доказательство, теперь его жизнь зависела от ареста преступника!

– Прочтите вот это, – сказал я магистратам.

То был отрывок из протокола казни, сообщающий, что тело Вассёра было передано профессору Серралю в целях аутопсии, препарирования и опытов.

– Это лишь начальная часть доказательства, – заметил мсье Буркрен. – Какой вы из этого делаете вывод? Что была произведена трансплантация рук? Возможно, так как профессор Серраль, чтобы затребовать труп, должен был иметь какой-то мотив подобного рода. Впрочем, через пару дней он и сам нам это скажет. Но «склеивание» казненного? Вздор! Да и в отношении этого профессор не сможет дать никаких показаний, потому что, по вашим же собственным словам, он не принимал никакого участия в этой… в этой невероятной операции!.. Могу поспорить с вами на два су, что Вассёр как был мертвецом, так и остался и что в расставленные вами сети никто не угодит!.. – И он добавил жестким тоном: – Полноте, мсье Бретёй, есть же какие-то границы, черт возьми! Кому вы хотите скормить подобную чепуху? Честное слово! Вы принимаете нас… уж и не знаю за кого!

Я