Это объявление возымело тот эффект, что физиономия красавца Лионеля, будто по волшебству, подурнела и он, не сдержавшись, чертыхнулся.

– Она сама вам это сказала? – спросил он.

– Да, только что.

– И что вы ответили?

– Ничего определенного. Но она свободна в своем выборе!

– Свободна? Скажите, что вы возражаете, проявите свою власть…

– Какую еще власть? Да ты сам подумай, мой мальчик!.. Жильберта здесь – полноправная хозяйка; что же до меня, то я лишь ее домоправительница. Не забывай, мы живем в ее доме. Чего я добьюсь, если просто так, без всякой на то причины, воспротивлюсь желанию своей малолетней племянницы? Да она мигом избавится от меня и потребует отчета о состоянии дел, а оно не в нашу пользу, сынок. Ты помнишь, сколько проиграл в карты? И это еще не все твои долги.

– Довольно, маман, остановитесь! Я и сам все прекрасно понимаю.

– Я все это время пыталась ловчить, – чуть не плача, продолжала графиня, – надеясь, что в итоге ты женишься на Жильберте и, став ее законным супругом, укрепишь наше положение и вознаградишь меня за мои страдания…

– Да-да, – нетерпеливо пробормотал Лионель. – Но не все еще потеряно, полноте! Согласен, я сглупил – надо было давно вскружить девчонке голову. Быть может, еще и не поздно – особенно если у вас найдется веский повод убрать этого Марея с дороги. Я заглажу свое невнимание к Жильберте. Чертов Марей! И откуда только он свалился на нашу голову, этот образчик добродетели?

– Стало быть, ты с ним знаком. И насколько близко?

– Настолько, насколько такой, как я, может быть близко знаком с таким, как он.

– Не понимаю…

Лионель, усмехнувшись, пояснил:

– Это серьезный молодой человек, трудолюбивый, увлеченный живописью, правда на любительском уровне. Его не встретишь ни в барах, ни на танцполах, в отличие от меня.

– Он богат?

– Определенно не беден. Особняк на авеню дю Буа[110], лошади, «роллс-ройс». И ни одного порока. Ни дамы сердца, ни любовницы. Словом, он безупречен.

Мадам де Праз посмотрела на сына с грустью и недоверием.

– Неплохо бы навести справки, – проворчала она. – Разве бывают на свете безупречные люди?

– Право же, маман, а ведь это совсем не глупое предложение! Мы ничего не потеряем, если проделаем такой трюк. Если же потерпим неудачу, придумаем другую комбинацию для того, чтобы состояние Лавалей от нас не ушло.

– Хо! Речь лишь о состоянии? А как же твоя кузина? Очаровательная ведь девушка!..

– Пффф!

– Мне хочется видеть тебя не только богатым, но и счастливым, мой мальчик.

– Кто богат, тот уже счастлив… Ладно, я прямо сегодня установлю за Жаном Мареем наблюдение, и мы выясним, действительно ли он такая редкостная птица.

Помолчав немного, он цинично добавил:

– Кстати, маман, если бы в прошлом году болезнь Жильберты – помните, она грипповала? – приняла другой оборот, мы теперь не оказались бы в столь критическом положении: наследство перешло бы к вам, или я ошибаюсь?

Мать смерила сына пристальным взглядом своих тусклых глаз, в которых отразился испуг.

– Полноте! – поспешил успокоить ее Лионель. – Да я не причиню вред даже мухе! Но если обстоятельства складываются благоприятно, если вмешивается рок – что уж тут поделаешь? – приходится выбирать…

– Значит, ты совсем не любишь кузину?

Лионель помотал головой в знак отрицания.

Мадам де Праз на какой-то миг задумалась, затем вздохнула:

– Однако же она такая приятная девушка!.. Клянусь тебе, мне бы хотелось сделать ее счастливой.

– Выдайте ее за Жана Марея.

– Не шути так! Ты и сам знаешь: для меня существуешь лишь ты один, мой мальчик. С тех пор как ты родился, я живу только тобой.

– А как же отец?

– Я не любила его так, как тебя.

– А… дядя?

– Я бы вышла за него только для того, чтобы сделать тебя богатым.

– Славная вы женщина, маман, милейшей души человек! В общем, если вы не против, я немедленно разыщу нашего бывшего дворецкого Обри́ и разработаю с ним план наблюдения.

– Не возражаю: Обри всегда служил нашей семье верой и правдой.

– Он ведь сейчас привратник в доме номер сорок семь на улице Турнон, так ведь? И если не ошибаюсь, сильно обижен на Жильберту?

– Еще бы! Это ведь она настояла на том, чтобы я его уволила.

– Прекрасно, просто прекрасно!

В этот миг особняк огласило звонкое меццо-сопрано: Жильберта напевала, для собственного удовольствия, «Приглашение к путешествию»[111].

– Она все еще у себя в комнате, – заметила мадам де Праз. – Тем лучше! Не хочу, чтобы она знала, что я заходила к тебе.

Графиня быстро поднялась, черной тенью скользнула вниз по лестнице и заперлась у себя в кабинете.

Там, какое-то время еще поразмыслив о фактах, грозивших обрушить все ее надежды, мадам Елизавета де Праз вытащила из-за корсажа маленький ключик, с которым никогда не расставалась, и начала отпирать сейф.

Четыре секретных замка щелкнули один за другим. Тяжелая дверца повернулась на петлях, и показались виньетки всевозможных ценных бумаг, заполнявших хранилище сверху донизу. Госпожа де Праз извлекла несколько пачек, прикосновение к которым, по-видимому, доставляло ей немалое удовольствие, и хотела уже сунуть руку в темную глубину, как вдруг голос наверху оборвался и смолк.

Графиня поспешно втолкнула назад цветные пачки, прикрыла их другими, захлопнула стальную дверцу, защелкнула замки и спрятала ключ на груди.

Глава 2

Мсье Фейяр рассказывает то, что знает

В семь часов вечера Жан Марей, предварительно условившись по телефону, позвонил в дверь своего друга Фейяра, самого «светского» нотариуса в Париже. В тот вечер Марей – случай для него исключительный! – как и сам Фейяр, должен был присутствовать на первом представлении некой лирической драмы. Они договорились вместе поужинать в кабачке, поскольку Марею необходима была консультация поверенного.

Тот ждал его в полной готовности и при параде. Оба молодых человека нарядились в новые костюмы, так что чиновник выглядел ничуть не менее элегантно, чем денди: черный макферлейн, шелковый цилиндр, белый шейный платок и изящная трость черного дерева, – хотя на самом деле между Фейяром, простым служащим, и Мареем, аристократом, пролегала бездонная пропасть. Впрочем, вечером, во мраке плохо освещенной улицы, сказать, кто из них завсегдатай клубов, а кто – обычный нотариус, было совершенно невозможно.

– Ага, явился, красавчик! – воскликнул Фейяр.

Жан Марей, напустив на себя оскорбленный вид, вскинул руки в знак шутливого протеста, но юрист не унимался:

– Да будет тебе, будет, Прекрасный Принц, не кокетничай! Ты и сам знаешь, негодник, что выглядишь просто великолепно! Взгляни-ка на меня, юный Антиной! И давай-ка пройдись, Марей, чтобы я как следует тебя