вернется, но помешать отъезду никто не решился. Через полгода он уехал – и действительно не вернулся… Перед отбытием из Франции он посетил мою контору и составил завещание, по которому в случае своей смерти оставлял малышку Жильберту на попечение мадам де Праз. У всякого, кто читал документ, не оставалось сомнений в том, какую участь он себе уготовил. Он погиб в стычке – самим же и спровоцированной – с отрядом дикарей во время разведки, в которую отправился совершенно один, без всякого сопровождения. Его тело было так исколото стрелами, что его с трудом опознали. Известие о смерти исследователя повергло весь дом в Нёйи – и родных, и слуг – в глубокое отчаяние. По слухам, мадам де Праз не могла скрыть горя, в котором чуть ли не всем виделась горечь разочарования. Говорят, она старалась всеми силами удержать зятя во Франции, – вероятно, со смертью сестры перед ней открылись новые горизонты. Было ясно, что по прошествии траура она рассчитывала стать новой мадам Лаваль, но, так как госпожа де Праз вообще не создана для любви, злые языки судачили, что ей просто не хотелось выпустить из рук многомиллионное состояние исследователя.

Впрочем, не менее очевидно и то, что эти миллионы были нужны не ей самой: она старалась для сына, ибо эта скромная, даже порой смиренная женщина – страстно любящая мать. Лионелю было тогда лет семнадцать-восемнадцать, Жильберте Лаваль – примерно тринадцать. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что мадам де Праз все эти годы лелеяла только одну мысль: как бы женить сына на своей племяннице. Но, ожидая, пока реализуется этот план, осуществлению которого могли помешать тысячи обстоятельств, она была бы не прочь закрепить за собой часть состояния Лаваля, выйдя за него замуж. Увы, эта мечта разрушилась вместе со смертью Лаваля, и у графини остался единственный шанс – обвенчать Лионеля с мадемуазель Жильбертой Лаваль. И вот теперь на руку девушки претендуешь ты. Сам посуди… Да очнись ты, Марей, спишь, что ли? О чем задумался?

Молодой человек заморгал, стряхивая с себя оцепенение.

– Я думал, – признался он, – о лампе итальянского мастера, которую видел сегодня на выставке антиквариата… о небольшой такой бронзовой лампе с золотой ручкой в виде змейки-медяницы. Она бы прекрасно вписалась в мою коллекцию. Думаю, нужно будет купить.

Ошеломленный Фейяр не нашелся что и ответить: подобная беззаботность сбивала с толку. Он решил рассердиться.

– Черт подери! – воскликнул он, побагровев. – И стоило мне так распинаться? Половина моих речей пролетела мимо твоих ушей. Даже не знаю, как тебя и назвать. Хотя вот, нашел слово: оригинал! Беспечный оригинал! Говорю тебе это прямо в лицо.

– Скорее, я – фантазер, – с улыбкой поправил его Марей.

– Послушай, фантазер, – заметил нотариус после непродолжительной паузы, – держись начеку с этой графиней. Поверь мне, старина, она… Нет, спасибо, перед ужином я не курю.

Жан Марей достал сигарету и, выпустив дым колечком, спокойно произнес:

– А теперь объясни-ка: что он собой представляет, этот брачный контракт?

Экипаж остановился. Молодые люди вошли в кабачок.

Глава 3

Обри и его хозяева

Когда Жильберта сообщила тетке, что собирается пригласить Жана Марея в гости, мадам де Праз из осторожности решила этому не противиться. Во-первых, она уже привыкла ни в чем не отказывать богатой племяннице – и нарушать эту традицию не собиралась, – а во-вторых, подобный расклад позволил бы ей как следует разглядеть претендента на руку девушки, являвшего собой столь досадную помеху.

В общем, Жан Марей был принят в доме на правах друга. Лионель воспользовался этим для того, чтобы, насколько ему позволяла вежливая холодность жениха кузины, установить с ним более или менее тесное знакомство. После разговора с матерью сын графини старался почаще сталкиваться с Мареем где только можно – на поле для гольфа, на теннисном корте, в фехтовальном зале, – но уже по прошествии нескольких дней этот «шпионаж» показался ему столь бесполезным, если не сказать – комичным, что он решил от него отказаться, тем более что Обри, бывший дворецкий де Празов, которому было поручено вести более тщательное наблюдение за Мареем (так сказать, в «полицейском стиле», для которого требовался человек, Жану Марею совсем незнакомый), тоже следил за молодым человеком и следовал за ним буквально по пятам, но не заметил в его поведении ничего подозрительного.

Сообщив матери об этом своем решении, Лионель неожиданно встретил серьезный отпор, который, хотя и казался инстинктивным и беспричинным, все же не был от этого менее жестким.

– С тех пор как я наблюдаю за господином Мареем, – заявила мадам де Праз, – хотя мне и нечасто доводится его видеть, я уже составила о нем некоторое мнение. Так вот, я чувствую, даже уверена: он от нас что-то скрывает. Вся эта его задумчивость, погруженность в себя представляется мне неестественной. В его жизни наверняка есть какая-то тайна.

– И какая же? – раздраженно спросил Лионель. – Выражайтесь конкретнее, боже правый, ибо я не совсем улавливаю, к чему вы ведете, маман?

– Какая – мы обязательно узнаем. Слушайся меня и просто ищи. Пока что у меня лишь составилось такое впечатление, но, как ты и сам знаешь, интуиция меня редко обманывает.

То была правда. Лионель часто поражался проницательности матери.

– Я готов признать, – сказал он, – что у вас воистину природное чутье, маман, однако я опасаюсь, что на этот раз вы принимаете за предчувствия ваши желания. Черт подери, я и сам, как вы, желаю, чтобы Жильберта стала моей женой, ибо эта малышка – богачка, каких мало.

– Да ты просто должен на ней жениться! – безапелляционно заявила мадам де Праз.

Лионель окинул мать отнюдь не почтительным взглядом:

– Да что это на вас нашло? «Должен, должен…» Конечно же, я не прочь. Но если нам не удастся убедить Жильберту в том, что Жан Марей ее недостоин; для того чтобы она не вышла ни за него, ни за кого-то другого, придется изобрести нечто иное. И уж я-то постараюсь придумать что-нибудь этакое!

– Нет-нет, только не это! – воскликнула мадам де Праз.

– Право же, маман, вы меня удивляете. Неужто я вас напугал? А то у вас такой вид, будто вы готовы умолять меня ничего не предпринимать. Я лишь озвучил то, что хотели сказать вы.

– Боже, Лионель, и что тебе только взбрело в голову? Да нет же, нет, я и близко ни о чем таком не помышляла, мой мальчик!

– И все же мои слова вас напугали – я понял это по вашим глазам.

– Нет! Нет! Нет! У меня и в мыслях не