— А как же ее сын, погибший в огне? — возмущаюсь я. — Может ли хорошая мать спать, когда ее сын кричит и зовет на помощь?

— Я все проверила перед нашей встречей. Официального обвинения ей предъявлено не было. В протоколе записано, что она была в душе. К сожалению, трагедия произошла слишком быстро.

— Нет. Она была под кайфом. Санкита мне рассказала.

— Это бездоказательно, — хором отвечают Брэд и Кирстен.

Я смотрю на Брэда как на предателя. Разумеется, он прав, мои слова ничего не значат для суда.

— Хорошо, а психическое заболевание? Это тоже не берется в расчет?

— В данный период ее состояние удовлетворительное. Послушайте, если бы мы забирали детей у всех родителей, страдающих депрессиями и зависимостями, половина города жила бы в приемных семьях. Государство старается по возможности сохранить семью, и точка.

Брэд качает головой:

— Но это не верно.

— Что бы у нас было за общество, если бы вопрос усыновления решался в пользу владельцев красивых домов или более счастливых семей?

Я сжимаюсь от страха и лихорадочно думаю. Я не могу позволить Остин расти в доме миссис Робинсон. Не могу! Я обещала Санките. Кроме того, я люблю эту девочку.

— Санкита просила меня не позволять этой женщине приближаться к ее дочери. Если вас не устраивает моя кандидатура, давайте подберем семью, у которой будет стопроцентный шанс.

— Хорошая мысль, но желающих удочерить ее больше нет. У Санкиты не было сестер, поэтому бабушка ближайшая родственница девочки. Женщина тридцати шести лет вполне может получить право на воспитание ребенка.

Тридцати шести? Но я видела женщину по меньшей мере лет пятидесяти! Я поднимаю глаза и вижу на лице миссис Шеринг многозначительную улыбку. Все, я проиграла и не смогу выполнить просьбу Санкиты.

— Что же мне делать?

Губы Кирстен становятся похожи на карандашную линию.

— Хотите честно? Я считаю, вам стоит как можно скорее взять себя в руки. Дело будет закрыто, и миссис Робинсон получит право опеки над внучкой.

Я закрываю лицо руками и больше не сдерживаю слезы. На спину ложится рука Брэда, он поглаживает меня так же, как я глажу Остин.

— Все будет хорошо, — шепчет он. — Будет другой ребенок.

Меня душат рыдания, и я не могу объяснить ему, что плачу не из жалости к себе. Да, у меня будет другой ребенок, но у Остин не будет другой матери.

Все свободное время на следующей неделе я провожу в больнице. Меня не волнует мнение социального работника, я не хочу терять ни минуты общения с Остин. Каждый раз, прикасаясь к ее нежной коже, я молю Бога, чтобы эти моменты сохранились в ее памяти и хоть немного помогли в жизни.

Из-за ширмы появляется Ладонна и опускается в соседнее кресло.

— Только что звонила Кирстен, просила тебя позвонить ей до пяти часов.

Я загораюсь надеждой. Может, миссис Робинсон передумала? Или суд отклонил ее просьбу?

Я передаю Остин Ладонне и несусь по коридору к стойке администратора. Остин останется со мной, я это чувствую. Впрочем, когда-то мне казалось, что я беременна. И что Брэд мужчина моей мечты.

— Кирстен, это Брет Боулингер, — говорю я, набрав номер. — Что случилось? Я сейчас в больнице и могу спуститься в ваш ка…

— Нет, в этом нет необходимости. Я хотела лишь сообщить, что слушание назначено на завтра, на восемь утра, судья Гарсиа.

— Так ничего не изменилось?

— Нет. Тиа Робинсон вернулась в город. Только чудо помешает ей выйти завтра из здания суда без права опеки над внучкой.

Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы сдержать крик отчаяния.

— Мне жаль, Брет, я лишь хотела, чтобы вы не питали надежд.

С трудом пролепетав слова благодарности, я кладу трубку и плетусь по коридору в палату. Мимо меня проходит мужчина со штативом для капельницы.

— Прогноз неутешительный? — спрашивает он.

— Смертельный, — отвечаю я, давясь слезами.

В неонатальном отделении я застаю Джин Андерсен, прижимающую к груди розовый пакет.

Увидев меня, она поднимается навстречу.

— Ну, посмотрите, что там. — Она протягивает мне подарок. — От всех женщин «Джошуа-Хаус».

Я принимаю пакет, но не могу заставить себя произнести слова благодарности.

Джин смотрит на меня во все глаза:

— Вы здоровы?

— Мать Санкиты забирает ребенка.

— Но Санкита просила вас воспитывать девочку. Она сама мне сказала.

— Слушание завтра, судья Гарсиа. Эта женщина ненормальная, Джин. Я боюсь за Остин. Вы можете пойти со мной? Расскажите судье о просьбе Санкиты.

Мисс Андерсен тяжело дышит и молчит.

— Только зря потрачу время, — говорит наконец она, зло усмехаясь. — Кому сейчас есть дело до воли Санкиты? Все это лишь слова, у нас нет доказательств. Так что сумасшедшая бабушка выиграет у школьной учительницы.

Я несколько секунд молчу и смотрю прямо в глаза Джин:

— Значит, нам надо убедить судью Гарсиа, что я действую в интересах Остин. Мы скажем, что Санкита не хотела, чтобы ее ребенок жил в Детройте, чтобы… — Я замолкаю, видя, как Джин качает головой.

— Считаете, все играют по правилам, да? Думаете, стоит вам мило улыбнуться и рассказать правду, как судья сразу же сделает по-вашему? — Глаза ее превращаются в узкие щелочки. — Нет. Боюсь, на этот раз будет иначе.

Я срываюсь и начинаю рыдать.

— Послушайте меня внимательно. — Джин больно сжимает мою руку. — Ваши крокодиловы слезы помогали вам всю жизнь, но получить ребенка они вам не помогут. Если вам действительно нужен этот ребенок, боритесь за нее. Это будет бой без правил, вам ясно?

Я всхлипываю и утираю глаза.

— Я буду бороться. Обязательно буду.

Я с удовольствием приму участие в боях без правил, жаль только, что все оружие у меня игрушечное.

Стены зала заседаний суда округа Кук выкрашены в цвет картонной коробки, и он производит впечатление заброшенного помещения, что очень соответствует и моему внутреннему состоянию. Шесть рядов пустых скамеек, разделенные проходом, повернуты лицом к кафедре и месту для свидетелей. Справа пустующие стулья для присяжных, сегодня их не будет. Вердикт будет выносить судья Гарсиа.

Брэд просматривает записи, а я кошусь на стол справа, где вполголоса переговариваются миссис Робинсон и назначенный судом адвокат мистер Крофт. Я поворачиваюсь и в очередной раз оглядываю пустые скамьи. Никому нет дела до этого процесса. Даже мисс Джин.

Ровно в восемь часов судья Гарсиа занимает место на кафедре и призывает к порядку. Мы узнаем, что миссис Робинсон не будет сегодня давать показания. Я не юрист, но понимаю, насколько опасно давать этой женщине слово. Кроме того, дело это несложное, и она ничего не выиграет своими показаниями.