Со стоном я отворачиваюсь, но Герберт удерживает меня за плечи.

— Не злись на него. Я могу помочь. Я хочу помочь тебе выполнить все пункты этого плана. Ты меня понимаешь? — Прежде чем я успеваю ответить, он берет меня за руки. — Мы знакомы совсем недавно, но, учитывая тот факт, что у тебя есть ребенок, и то, что я по уши влюблен в тебя, думаю, нам надо пожениться.

Я молчу и хлопаю глазами.

— Я понимаю, — усмехается Герберт, — неподходящее место для того, чтобы делать предложение, но уверяю тебя, я говорю совершенно искренне. — Он опускается на одно колено. — Пожалуйста, Брет, будь моей женой.

Ветер треплет его волосы, глаза похожи на два сверкающих сапфира. Я протягиваю руку и провожу по его щеке. Улыбка Герберта похожа на цветущую лилию. Этот мужчина ближе к совершенству, чем все, кто встречался и встретится на моем жизненном пути. Он умный, добрый, целеустремленный и любящий. Бог мой, он даже играет на скрипке! И по непонятной мне причине любит меня. И, самое главное, любит мою дочь.

Я поднимаю лицо к небу, словно в поисках ответа, спрятанного там, в бескрайней темной бездне. Наблюдает ли за мной сейчас мама? Пытается ли подсказать мне, как поступить? Я закрываю глаза.

— Да. Я буду твоей женой.

В первую субботу мая серые облака с неба разбрызгивают в теплом воздухе капли воды. Сжимая красный зонтик, спускаюсь с крыльца, держа в руке поводок Райли. В течение последних шести недель моя бедная собака, словно ребенок разведенных родителей, курсировала между двумя квартирами — Селины и Бланки и моей. К счастью, соседи, как и я, любят глупых дворняг, но сегодня они уехали на репетицию оркестра в Спрингфилд, поэтому я сажаю Райли в машину и еду к дому Брэда.

— Этот раз будет последним, когда я подкидываю тебя, малыш Райли, — говорю я ему, ведя машину на север в Бактаун. — Завтра моя дочь переезжает домой.

Брэд ждет меня с горячим кофе и свежими кексами с маком. Под вазой с клубникой на столе я замечаю два розовых конверта. После вынесенного судьей Гарсиа решения я ожидала получить конверт за исполнение пункта номер один, и при виде конверта с номером семнадцать: «ВЛЮБИТЬСЯ» — меня начинает трясти.

Брэд сидит напротив и спокойно смотрит на меня.

— Откроешь сейчас или после завтрака?

— Сейчас. — Я решительно отставляю чашку кофе. — Но только конверт под номером один.

Брэд криво усмехается:

— Ты ведь через три месяца выходишь замуж. Разве ты не влюблена?

— Просто хочу растянуть удовольствие. Их не так много осталось.

Помахав конвертом, он принимается вскрывать его, и я понимаю, чего сейчас не хватает. Оглянувшись, вижу на столе очки и приношу их Брэду. Он с улыбкой надевает их.

— Мы отличная команда, верно?

— Самая лучшая, — киваю я, но сердце сжимается от тяжелых мыслей. Могли бы мы стать по-настоящему единой командой в других условиях, при других обстоятельствах? Господи, как ужасны эти «если бы», я же помолвлена с Гербертом!

— «Дорогая Брет.

Как-то Микеланджело спросили, как ему удалось создать столь великолепную статую Давида. Он ответил: „Я не создавал своего Давида. Он был там всегда, в этой мраморной глыбе. Я лишь извлек его“.

Надеюсь, как и Микеланджело, я помогла тебе в течение последних месяцев избавиться от всего наносного и ненужного, чтобы на свет появилась настоящая ты.

Уверена, материнство станет знаковым событием твоей жизни. Поочередно, ты найдешь его отрадным, полным разочарований, удивительным и заполняющим всю тебя. Эта самая чудесная и сложная, но жизненно важная роль, которую тебе приходилось исполнять.

Как-то мне сказали, что материнство — это воспитание взрослых, а не детей. Не сомневаюсь, что ты, как талантливый скульптор, создашь прекрасного человека. Время от времени воспользуйся моментом и представь себе мир, требующий растить детей не сильными, а добрыми.

А теперь вытри слезы и улыбнись. Как повезло твоей малышке. Если существует рай, где мне суждено найти приют, где у меня будут крылья, обещаю хранить ее и оберегать.

Я люблю вас обеих больше, чем можно выразить словами.

Мама».

Брэд меняет зажатую в моей руке мокрую салфетку на чистую, затем успокаивающе гладит по спине.

— Жаль, что ее никогда не будет рядом с Остин.

— Она будет, — уверенно говорит Брэд. Он прав. С Остин будет и моя мама, и ее.

Я сморкаюсь и перевожу взгляд на Брэда.

— Она знала, что у меня будет дочь. Ты понял? — Нахожу в письме нужную сточку. — Вот: «обещаю хранить ее и оберегать». Как она могла знать?

Брэд просматривает письмо.

— Полагаю, это случайность.

— Нет, — качаю головой я. — Она знала. Мама не сомневалась, что у меня будет дочь. Это она помогла мне с Остин Элизабет. Она смягчила сердце Джин.

— Ладно, раз ты так уверена.

Я вздыхаю и допиваю кофе.

— Как ты считаешь, она одобрила бы мои отношения с Гербертом?

— Она была бы в восторге. Если, конечно, ты ничего от меня не скрываешь.

О мои ноги трется Райли, и я глажу его по голове.

— Нет, ничего. Как Герберт может не понравиться? Он мистер Совершенство, воплощение идеального мужчины и мужа.

— Брет?

— М-м-м?

— Что с тобой? Герберт точно для тебя воплощение идеального мужа?

Я поднимаю голову и смотрю прямо Брэду в глаза.

— Герберт лучший мужчина из всех, с кем я встречалась. Я доверяю ему, могу на него положиться. Он будет замечательным отцом и мужем.

Следующим утром, в воскресенье седьмого мая, набрав вес четыре фунта и одиннадцать унций, одетая в розовый костюмчик, подаренный тетей Кэтрин, Остин приезжает домой. Герберт устаивает настоящую баталию, настаивая, чтобы я с дочерью переехала на Астор-стрит, но я непреклонна. В настоящий момент наш дом здесь, в Пилсене, кроме того, это решение убьет Селину и Бланку. Последние несколько недель они с умилением разглядывали фотографии Остин, купили ей игрушки и крохотные кроссовки. О том, чтобы оставить их сейчас, не может быть и речи.

По дороге от больницы до машины Герберт делает бессчетное количество снимков, потом мы долго смеемся, пытаясь усадить Остин в автомобильное кресло. Она для него еще слишком мала, поэтому мне приходится обложить ее со всех сторон одеялом, чтобы не дать упасть.

— Ты уверена, что купила сиденье нужного размера? — интересуется Герберт.

— Да, в больнице все поверили, размер как раз для Остин.

Он скептически на меня косится, но, прежде чем захлопнуть дверцу, помогает сесть рядом и тщательно застегивает ремень безопасности, словно я тоже ребенок, только постарше. Машину он ведет особенно осторожно, периодически оглядывается на нас, когда на дороге попадаются кочки или резкие повороты. Герберт обращается со мной так, словно я сама несколько дней назад родила ребенка. Его забота обо мне и Остин трогает меня, но все же вызывает чувство, схожее с клаустрофобией.