Мирек резко умолк, словно почувствовал, что свершилось что-то важное, от чего зависела едва начавшаяся его жизнь. Бояре загомонили, поздравляя князя; бабы, расчувствовавшись, заплакали.

Владислав обернулся к толпе, наполнившей храм, почувствовал, как тихим жжением напоминает о себе символ высшей его силы — алый рубин на лбу, и запустил руку в суму, полную медяков, а как та опустела — в кошель с серебром, который тоже начал стремительно пустеть. Деньги разлетались, отыскивая себе новых хозяев — тех, кто искренне радовался появлению у Черны здорового наследника. Слышно стало, как зашептались в толпе, раздались радостные крики от костров.

Владислав проверил, пуст ли кошель, нащупал на дне волосяное колечко, что дал ему утром клейменый манус. Свернутая в незамысловатый оберег прядка скользнула на палец, и князь не стал снимать, погладил пальцами рыжеватый локон.

— Благослови сына, Владислав Радомирович, — широко улыбаясь, священник взял на руки княжича, подал отцу.

Владислав наклонился, чтобы поцеловать Землицын знак на груди сына, но кто-то схватил его за руку. Теща. Агата выглядела испуганной и напряженной.

— Что? — спросил князь, глядя на ее тонкие пальцы, сомкнувшиеся на его запястье.

Теще смутилась, опустила глаза.

— Нет, ничего. Почудилось…

Владислав склонился к сыну, благословил, осенив священным знаком красное сморщенное личико, прикоснулся губами к золотому амулету на груди младенца…

Свет факелов в глазах померк. Придвинулась громадная фигура Землицы, приблизила связанное из снопов слепое лицо к лицу князя, и вдруг, прожигая солому, открылись на этом лице два радужных глаза.

Синева, глубокая, бездонная синева вечернего неба обрушилась на Владислава, выбила дух. Ощерились из небесной глубины тысячи жадных пастей со змеящимися алыми языками. Небовы твари ждали обещанную жертву.

— Земли… — захрипел Влад, но не слушались губы, онемели. Крепкое заклятье спрятала в священный знак ведьма-отступница. И силы высшего мага не достало, чтоб его переломить.

Владислав рухнул на пол. Пополз туда, где стоял Конрад, но тот уж подскочил, нагнулся, запутался в сумке, вытаскивая бесполезную книгу.

— Ханна, — выдохнул Владислав.

— Что? — Конрад нагнулся к самым губам, но Владислав уж не чувствовал ни губ, ни языка.

Владислав потянулся рукой к руке верного товарища и слуги, Конрад схватил и сжал протянутую руку. И в следующий миг рука эта истаяла, растворилась клочком тумана, оставив в руке Коньо лишь колечко из рыжеватых волос.

Закричала женщина. Закричала…

…так мучительно, так страшно, что мороз прошел по спине. Голова ее запрокинулась, и тощее, бледное, будто светящееся в полутьме горло дернулось, испустив еще один протяжный стон.

Агнешка не могла двинуться.

Сил хватило лишь на то, чтобы стащить одно из одеял с кровати Эльжбеты, то, что мертвая княгиня не придавила своим телом, и закутать младенца. Мирогнев сперва тихо скулил, но, видно, настыл и только беззвучно открывал рот. Агнешка отыскала среди склянок ту, где оставалась пара капель настоя крестоцвета, и разделила его между собой и ребенком.

Ставень на окне еще днем заперли накрепко, свечи какие прогорели, какие обледенели, и растопить колдовской лед без толку было и пытаться.

Словно кружевом, одетая инеем, Эльжбета выглядела уснувшей. Смерть вернула княгине былую красоту, заострила оплывшие черты, выбелила кожу. В лунном луче, проникавшем сквозь щель между ставнями, Эльжбета казалась окутана нездешним сиянием.

По-иному распорядилась Безносая с ведьмой Надзеей. Черная ведунья так и лежала, нелепо прислонившись к стене. Мертвый рот скалился в последней хищной улыбке, обметанное инеем лицо походило на голый, выбеленный временем череп. Открытые глаза вперили остановившийся взгляд во тьму, но порой Агнешке казалось, что проклятая ведьма украдкой переводит взгляд на младенца.

Где-то далеко на площади зашумели. Верно, князь опять раздавал денежки, да только на этот раз до лекарки не достало, не появилась за щекой теплая монетка. Агнешке остро захотелось оказаться там, на площади у храма, погреть руки у большого костра среди гомонящих горожан.

В этот момент и раздался стон. Тихий, мучительный и страшный. Агнешка прижала к себе завернутого в одеяло, словно в толстый кокон, мальчика и попыталась сдвинуться к двери, но бесчувственные от холода ноги лежали колодами.

Опираясь на правую руку, левой придерживая малыша, Агнешка поползла к двери. При каждом движении ноги отзывались болью.

В углу, где лежала мертвая ведунья, раздался какой-то шорох. Ведьма запрокинула к потолку белое лицо и вновь застонала. С тихим снежным шорохом заскребли по полу ее короткие синие ногти.

Агнешка вскрикнула, подтягиваясь на руке в сторону двери. Ведьма повернула лицо на звук, ее широко открытые глаза светились тусклым голубым светом, словно небо отразилось в темной воде.

— Владыкха грх-оз-с-сный, — прохрипела она, медленно поднимаясь, встала на колени, странно наклонив голову и задрав кверху правое плечо, словно кто-то незримый сломал ее, как березовую ветку, и бросил так, не решив, что с нею делать. — Цахрь прхе-двеч-щ-щный…

Агнешка с трудом поднялась на четвереньки, заставила ноги сдвинуться и вновь вскрикнула от боли.

— Прхи-ми ж-шертвху с-слугхи ферной, — прошипела ведьма, медленно двигаясь, с трудом ставя колени, в сторону Агнешки. Ее худая рука вытянулась вперед. В лунном свете казалось, что рука эта, голубовато светящаяся в лунном луче, тянется и словно бы растет, становясь неестественно длинной и тонкой. Растопыренные пальцы напоминали громадного белого паука, приготовившегося к нападению на слабо трепыхающуюся в сетях жертву.

Агнешка упала со стоном, снова подтянулась на руке. Почувствовала плечом створку двери. Она навалилась на дверь спиной, но та не поддалась. Может, примерзла, а может, князь запечатал своей силой, чтоб никто не мог потревожить покойницу и забрать у полуживой повитухи мальчика.

Страшная ворожея ползла на коленях, ломая платьем иголочки колдовского льда, бубнила, булькая и шипя, о жертве, которую приготовила для своего жуткого господина.

— Помогите! — закричала Агнешка, забыв обо всем, кроме отчаянного желания жить, но горло, скованное холодом, превратило крик в сиплое карканье.

Ведьма потянулась длинной тощей рукой к мальчику. Мирогнев тихо пищал, выпростав из одеяла левую руку, судорожно сжатую в кулачок.

«Вот истинный наследник Черны, — мелькнула в голове Агнешки крамольная мысль, — еще дня не живет, а уж видно, что воин».

Агнешка молотила рукой в обледенелую створку, сипя: «Помогите». Ведьма вцепилась бледными пальцами в край одеяла, склонилась над младенцем, хищно ощерившись. Зубы ее, мелкие, желтоватые, кривые, стремительно удлинялись.