И тут Мирогнев махнул свободной рукой и ударил ведьму по зубам. Даже не ударил — коснулся маленьким кулачком жуткой желтой пасти. Но и этого довольно оказалось. Старуха повалилась на бок и затихла.

Кто-то отчаянно дергал на себя замерзшую дверь. Агнешка навалилась на дверь со своей стороны, тратя последние силы…

…но створка не поддалась. Она в отчаянии толкнула еще раз. Руки ходили ходуном, колени подгибались, в висках, оглушая, стучала кровь. Казалось, праздничные факелы все еще опаляют ей щеки.

Прижимая к себе внука, Агата крикнула девку, потребовала, чтобы та отворила дверь и приготовила постель. Лицо Мирослава розовело на широкой кровати, словно поздняя клюква на занесенном снегом болоте. Мальчик спал. Агата обессиленно села на край постели, трясясь всем телом, закрыла лицо руками, но слезы не шли на глаза, застряли комом в горле.

В один день не стало у Черны княгини и князя. Обрушилось княжение на младенца нескольких часов от роду и его бабку, которой и подсказать некому. Полгода прожила в княжеском тереме, а все осталась здешнему люду чужой. Да ведь и не стремилась обжиться, думала, освоится Элька и отпустит мать к Якубу в родной удел. А вот оно как вышло… Нет Эльжбеты…

Агата заплакала, вспомнив снег под порогом опочивальни, где запер князь тело Эленьки. Даже поцеловать не позволил, пока еще теплилась в ней жизнь. А теперь лежит за дверью заиндевевшей мертвая Эльжбета, и войти к ней три дня никто не осмелится, чтобы похоронить. Хоть и нет больше Владислава, а страх, внушенный Чернцем его слугам, все жив. А ну как найдет путь с того света князь-кровопийца, вернется, оживет да спросит с тех, кто его ослушался?

Одна Агата знала: не вернется. Всей силы высшего мага не хватит, чтоб отвести страшное небово проклятье. Заплатила за него Надзея жизнью своей и Ханны. Лежат, верно, обе в опочивальне в ногах у Эленьки…

Как ни крути, во всем отчасти виновата была сама Агата. Нет, не она науськала Эльку собственную силу на дитя направить, но ведь доверила дочку старой дуре няньке, не она зачаровала страшным заклятьем золотой Землицын знак, но знала о заклятье и смолчала, не остановила князя.

Верно, сама не верила, что не станет князя Владислава. О себе думала, о дочери, о сыне. Забыла, что княгиня, смотрела под ноги, как обычная дура деревенская. На теперь, радуйся, все, что хотела ты, сделалось. Да только Эльки нет, чтобы стать регентом при младенце Мирославе, и Надзеи нет с силой ее неведомой, страшной, но великой. А главное — внук ее теперь Чернский князь, а значит, хоть он и высший маг, нет у Черны больше защиты. Пусть бабка — золотница не из слабых, да только затравят псы сворой и самую сильную лису. Убьют, заберут младенца-князя, достанется Черна тому, кто первый руку протянет.

Уж верно во все концы вести полетели: «Убит князь Влад». Верно, скоро все соседи будут знать, все окрестные князья, все Срединные земли. Все знать будут, что на престоле самого богатого удела младенец да его бабка-золотница. Да не только Черна — и Бялое, и Якуб остались без защиты. Нет теперь над ними черной Владовой тени. Кто хочешь бери бессильного князя голыми руками.

Весточку нужно Якубу передать. Может, впору бежать из Черны, схватив в охапку внука?

Агата кликнула девку, велела сходить в нижний город на постоялый двор, узнать, не уехал ли еще манус, которого утром клеймили.

Принял ради нее Иларий клеймо. Не бросит, верно, под тенью Безносой. Простит за малодушие свою княгиню.

Да только как простить, как забыть трусость и предательство? Сколько лет был к нему князь добр, кормил, кров и дело давал, почитал за друга, а пришел страшный час — и не сумел Конрад отвести черное крыло от Владека. А Игор и вовсе уехал неведомо куда по своей прихоти.

Не думал никто из них, что может такое случиться. Привыкли, что все держал Владислав в уме, обо всем знал, обо всех заботился, защищал каждого в Черне своей силищей. Да вот настал час, и самому ему не нашлось защитника.

Конрад сжал в пухлом кулаке колечко из рыжеватых волос, прижавшись к стене терема так, чтоб ночная тьма скрыла его от глаз прохожих. По улицам, голося, бродили горожане, оплакивали своего князя. Кто-то смеялся нарочито громко — не верю, мол, что может князь Владислав поддаться какому-то проклятью и сгинуть. Нашему князю топь покоряется, небо пятки лижет. Бессмертный он, только куражится, хочет посмотреть, что мы без него станем делать.

Рад бы Конрад поверить, что проверяет Владислав, шутя, своих недругов и гадину-тещу, да только видел Конрад сам его глаза пред тем, как истаял Влад, как сожрало его темное заклятье. Не сумел высший маг одолеть магию проклятую, неземную.

Ханну поминал перед смертью князь, может, знает что-то лекарка, сумеет Владека вернуть, да только где ее теперь искать? Кто говорит, лежат обе повитухи в снежной комнате, куда еще два дня хода никому нет, пока чернская сила из тела княгини в землю не уйдет. Кто говорит, отдали Ханну каким-то сродникам в городе, полуживую, может, уж и преставилась. А если и нет, как узнать, каким родственникам? Не ходить же книжнику по домам, спрашивая, не на ваш ли двор полумертвую лекарку Ханну отнесли?

— Ты это, Коньо? — позвал из-за угла знакомый старческий голос.

Болюсь, словно битый пес, мелкими шажками подбежал к Конраду, заглянул снизу вверх в глаза.

— Что ж делается-то, батюшка? — завел он тоскливо. — И вправду, что ли, Владислав-то Радомирович помер?

— Вправду, отец, — ответил Конрад. Голос сорвался. Скрутило в животе от горя и отчаяния.

— Это что ж теперь будет-то? — заныл словник. — Радугу не одолел, Черну оставил на младенца да старую бяломястовну…

— Душу не трави, старый дурак, — оборвал его Конрад. — Что из терема убег?

— Да не был я там. Ходил на площадь глядеть на праздник, — словник вынул из-за щеки монету. — Да только вот оно как все повернулось. Верно, прибьют теперь наши с тобой головы на Страстную стену. Закраец-то вон утек…

Конрад пихнул старика локтем, хотел сказать, что вернется Игор, как узнает, что приключилось, но промолчал. Чужая душа — потемки, а закрайская — черная зимняя тьма.

— Опять мне, знать, в путь-дорогу, а, книжник? Давай вместе уйдем. Авось не догонят. Пока Агата из Бялого от сына подмогу получит, нас уж ищи как ветра в поле.

— Захочет догнать — найдет, — задумчиво проговорил Конрад, поглаживая корешок книги. — Да только я живым не дамся. Ты уходи, отец. Тебе тут кровного интереса нет, а я Владиславу жизнью обязан. Он меня, полуживого, у разбойников отбил и на ноги поднял. Думал я долг отдать, да теперь задолжал вдвое к прежнему. Останусь. Как умирал Влад, сказал Ханну-лекарку найти. Она — ключ к проклятой радуге. Хотел Владек победить гадину-топь, да не успел. Может, я сумею его именем с Землицыной помощью. А там уж какова судьба…

Словник поджал губы.