насчёт планов боевиков на нашем участке и пока нам ничего не говорят, или же предполагают какую-либо пакость со стороны боевиков. Опять же, то что боевики утащили с будки убитого своего товарища: ясно говорит о том, что они постоянно наблюдают за нами. Да и мы сами вычислили, что и со склона горы у кладбища за нами тоже ведётся наблюдение. Вот там ниже ГСМ, - я показал рукой на подножье горы у Чечен-Аула, - тоже есть духи. Они каждый день и ночь перестреливаются с восьмой ротой. Вот сейчас и предлагаю подумать, что мы можем сделать для того, чтобы усилить свою оборону и чтобы это было сюрпризом для боевиков, если они захотят ринуться по дороге на нас.

Я выжидающе посмотрел на своих офицеров и прапорщиков. Командиры взводов переглянулись и пожали плечами. В принципе, от них ни каких предложений и не ждал: слишком мал у них был военный опыт. Старшину я вообще в расчёт не принимал. В основном ждал предложений от Карпука и Кирьянова: надеясь на их достаточно больший военный опыт. И не ошибся.

- Борис Геннадьевич, - подал голос Карпук, - мы тут уже с Алексеем Ивановичем обсуждали этот вопрос. У нас есть несколько длинных досок. На них закрепляем штук по пять мин и располагаем их в канаве в метрах ста от позиций взвода у моста. Как только темнеет, два бойца со взвода выдвигаются туда и вытаскивают доски с минами на дорогу и перекрывают ими её. Только начинает светать, эти же бойцы убирают доски в кювет.

Что ж мысль была здравая. Решили ещё на ночь отдавать во взвод подствольник Кирьянова, чтобы ночью бойцы периодически обстреливали зелёнку. И ещё решили в ближайшие день-два сползать на поворот дороги и наставить там растяжек.

На полковое совещание пошёл пораньше, и решил зайти в медпункт узнать как там Димчиков. Но сержанта там уже не было; его ещё до обеда увезли в госпиталь. Я ещё не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани сапёрной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущённо матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнём артиллерии. Несмотря на то что, полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он вместе с Масхадовым не только учился в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку, и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ними текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, чтобы в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашёл в коридор штаба, из-за двери слышался возмущённый голос Кальнева: - Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют…. Да мне по хер…. Вот и владей… А за то, что я сейчас голый и грязный: я вам отомщу…..

Приоткрыв дверь, заглянул к артиллеристам. Кальнев бросил наушники на стол и кинулся к телефону.

- Князев, давай врежь по центру Шали своим дивизионом, там сейчас Масхадов, а то меня он достал своими обстрелами. – Он послушал, что сказал ему командир дивизиона, - Да, да, семьдесят два снаряда по центру Шали. Взрыватель – осколочный и фугасный. Всё, давай. Если кто спросит: говори, приказал Кальнев.

- Заходи Копытов, - увидев меня, пригласил полковник и начал рассказывать, - вышел из баньки покурить, хорошо так попарился, а тут снаряд прилетает и взрывается прямо в луже с грязью, с навозом, и всё это на меня. До того обидно, чёрт побери…, - сказал и сам же весело рассмеялся. Удовлетворённо кивнул, услышав слитный залп дивизиона, надел свежие трусы и ушёл обратно в баню.

После совещания ко мне пришёл Толик Соболев, принёс два литра коньяка и попросил выйти из землянки, чтобы поговорить. Но я наоборот выгнал всех на улицу и предложил перед разговором выпить, потому что догадывался, о чём Толик будет меня просить. Так и получилось. Соболев выпил и стал меня уговаривать, чтобы я никому не рассказывал, что его солдаты со старшиной ездили в Гикаловский. Молча выслушал командира роты, а потом в свою очередь высказал всё, что думал о его роте, о нём: о командире роты и о его методах командования.

- Толик, ты хоть раз видел чтобы мои солдаты бродили, где попадя, или приходили к твоим в гости. У моих офицеров и прапорщиках даже мысли не возникает съездить на мародёрку. Хотя, чувствую, что скоро придётся их в деревню послать, но не за гражданкой одеждой, коврами, видиками или телевизорами. У меня каждый солдат и сержант знает: если он попал в чеченский брошенный дом, то он оттуда может взять посуду для приготовления пищи, продукты какие ему надо. Простыни наволочки – это тоже можно взять. Прекрасно понимаю солдата, что ему хочется послушать музыку, поэтому он безбоязненно может из этого дома взять дешёвый магнитофон или приёмник, но не музыкальный центр или ещё какую-нибудь дорогую вещь. Он знает, что если комбат найдёт дорогую вещь, то солдат будет жестоко наказан, а вещь будет уничтожена, причём об его же голову. Толик, всё прекрасно понимаю, что у тебя солдат в три раза больше чем у меня, но всё равно не понимаю, как солдат может бросить позицию и уйти к кому-нибудь в гости в РМО или ещё куда то? – Командир роты удручённо молчал и лишь кивал на мои справедливые упрёки, - Толя, конечно, я никому болтать не буду, но если ещё раз кто-то из твоих бойцов будет здесь щеголять в мародёрке, или опять ночью куда-то поедете, то я прострелю колёса машине, так всех и предупреди.

После девяти часов начала стремительно портиться погода. В воздухе повисла водяная взвесь, всё кругом