магию и религиозностью, обладает особым даром наблюдения. Чтобы этим воспользоваться, нужна научная методология – без необходимых понятий и инструментов достичь успеха не получится.

Простому обывателю до сих пор видится противоположение общества и личности. Во многом это происходит потому, что в нашей цивилизации общество призвано устанавливать порядок, и нам свойственно отождествлять общество с ограничениями, которые накладывает на нас закон. Закон предписывает дозволенное количество километров в час во время вождения автомобиля. Без этого ограничения я становлюсь намного свободнее. Такое обоснование противостояния между обществом и личностью поистине наивно, особенно когда оно ложится в основу какого-нибудь ключевого понятия в философии или политике. Обществу свойственна непредсказуемость, и лишь иногда оно устанавливает правила, а закон не равносилен общественному порядку. В более примитивных однородных культурах какая-нибудь привычка или обычай, свойственный всей общности, вполне может избавить от необходимости развития официального законодательства. Индейцы порой говорят: «В былые дни никто не воевал за охотничьи угодья или рыбацкие территории. Закона не было, и каждый делал то, что правильно». Из этих слов видно, что в прежней жизни они считали себя свободными от контроля общества, навязанного им извне. Даже в нашей цивилизации закон есть не более чем грубый общественный инструмент, который достаточно часто приходится сдерживать в силу его заносчивости. Его ни в коем случае нельзя отождествлять с общественным порядком.

Общество, в самом полном смысле слова, как мы его рассматривали на протяжении всей этой работы, нельзя отделить от личностей, что его составляют. Никто не может даже близко подойти к претворению в жизнь своих возможностей без той культуры, частью которой он является. И наоборот, ни в одной цивилизации нет такого элемента, который при конечном рассмотрении не оказался бы вкладом отдельного человека. Откуда еще может взяться культурная черта, как не из поведения мужчины, женщины или ребенка?

Во многом именно из-за того, что мы традиционно привыкли противопоставлять общество и личность, пристальное внимание к культурно обусловленному поведению рассматривается как отрицание независимости личности. При чтении «Народных обычаев» У.Г. Самнера возникает чувство протеста из-за того, что, согласно подобному подходу, ограничиваются возможности и инициатива отдельного человека. Антропологию часто считают истоком отчаяния, который разрушает иллюзии о благодетельности человека. Но ни один знакомый с другими культурами антрополог никогда не говорил, что люди суть машины, механически исполняющие указания своей цивилизации. Ни одна из известных нам культур не смогла искоренить различия в темпераментах составляющих ее людей. Это всегда компромисс. Суть феномена личности можно понять, только подчеркнув тот факт, что личность и общество не противопоставляются друг другу, а усиливают друг друга. Взаимодействие их столь тесно, что невозможно обсуждать модели культуры, не рассмотрев особо, как они связаны с индивидуальной психологией.

Как мы уже увидели, общество всегда отбирает себе лишь некоторую часть черт со спектра, на котором расположены все возможные модели поведения человека. В зависимости от степени интегрированности культуры общественные институты стремятся яснее выразить отобранные черты и подавить им противоположные. Однако выражение противоположных черт является тем не менее реакцией определенной части носителей данной культуры. Мы уже рассмотрели, почему стóит полагать, что такой отбор обусловлен в первую очередь культурой, а не биологией. Поэтому мы не можем даже чисто теоретически представить себе, что в общественных институтах культуры проявятся все соответствующие реакции всех людей. Чтобы понять поведение личности, необходимо не просто проследить связь между его личной историей жизни и его способностями, а его способности – с произвольно выбранной нормой. Необходимо также соотнести его свойственные данной культуре реакции с поведением, которое высвечивают общественные институты.

Как мы уже увидели, какое бы ни было общество и какими бы своеобразными ни были его общественные институты, подавляющее большинство рожденных в нем людей принимает модель поведения, которую оно предписывает. Носители культуры всегда считают, что это происходит оттого, что именно их общественные институты единственно верны и применимы для всех. На самом деле причина совсем иная. В большинстве случаев личность формируется под стать своей культуре в силу податливости изначально заложенных в этой личности качеств. Они соединены силой общества, в котором появились. Неважно, идет ли речь о мании самоутверждения на Северо-западном побережье или о накоплении имущества в нашей цивилизации. В любом случае огромное число людей с готовностью принимает ту форму личности, которую им преподносят.

Однако не всем она одинаково близка, но удача и успех благоволит тем, чьи возможности в наибольшей степени совпадают с отобранной обществом моделью поведения. Культура индейцев пуэбло подходит тем, кто, столкнувшись с досадной ситуацией, стремится как можно скорее о ней позабыть. Как мы увидели, общественные институты народов Юго-Запада стараются, чтобы обстоятельств, в которых может возникнуть серьезная досада или разочарование, было как можно меньше, а когда избежать этого нельзя – например, в случаях смерти – они прибегают к средствам, помогающим им пережить эти эмоции как можно скорее.

В свою очередь, те, кто реагирует на досадное происшествие как на оскорбление и тут же начинает составлять план расплаты, хорошо впишутся в модель культуры Северо-западного побережья. Такая реакция может распространяться на ситуации, в которых ломается весло, переворачивается каноэ или умирает родственник. От первой реакции – обиды – они переходят к ответным действиям, к «войне» при помощи имущества или оружия. Те, кто пытается заглушить отчаяние, навлекая позор на других, свободно и без всяких противоречий впишутся в это общество, потому что их качества глубоко заложены в этой культуре. А тем, у кого первая реакция на досадную ситуацию – выбрать и наказать жертву, чтобы перенести на нее свои страдания, не менее удачно подойдет жизнь на Добу.

Получается, что ни одна из представленных выше культур не выработала здравую реакцию на досаду и не выявила, что переживание, которое было прервано, возобновится. Может даже показаться, что в случае со смертью это невозможно. Однако общественные институты многих культур стремятся именно к этому. Порой восстановление принимает формы, которые кажутся нам отвратительными, но это лишь показывает, что, если в данной культуре досаду преодолевают, дав волю проявиться подобному поведению, общественные институты доведут эту направленность до крайности. У эскимосов, когда один человек убивает другого, семья умершего может принять к себе убийцу, чтобы заменить потерю. Тогда убийца становится мужем женщины, которая в результате его поступка овдовела. При таком смещении акцента на восстановление все другие аспекты ситуации – те, которые кажутся нам наиболее важными, – игнорируются. Впрочем, когда традиция выбирает себе подобную цель, вполне естественно, что она будет игнорировать все остальное.

Во время траура для восстановления порой прибегают к способам, которые не так уж и противоречат установкам западной цивилизации. Среди некоторых центрально-алгонкинских индейцев, живущих к югу