Потом я засмеялась, потому что почувствовала себя глупо – ведь она просто находилась на соседнем балконе, всего в нескольких метрах, делая то же самое, что и я. То есть стояла и смотрела на море.

– Я Лара, – представилась я, хотя никогда не веду себя так развязно. Обычно я держу дистанцию как можно дольше.

– Рэйчел, – отозвалась она.

– Австралийка?

– Киви.

– Ох, извини, это бестактность с моей стороны?

– Угу. Было бы бестактностью, если бы я была невероятно педантична и обидчива.

И вот так мы подружились. Мы ходили вместе завтракать, вместе лежали на пляже и болтали, когда приходила охота, обменивались книгами и просто молчали, когда нам не хотелось говорить. Она нашла неправдоподобно маленький набор для игры в скраббл на полке в баре, и мы играем в него снова и снова. И ни в чем друг другу не завидуем.

У меня никогда прежде не было такой подруги, как Рэйчел. Теперь я понимаю, что виной тому моя домашняя жизнь – такая натужная, нервная и убогая, что мне просто не удавалось завести приличную дружбу. Как жаль.

У нее тоже дома не все идеально, хотя Рэйчел об этом не особенно распространяется. Я также не рассказала ей безвкусную историю о своем занудном бойфренде – которая и привела меня сюда, – но еще расскажу.

А сейчас солнце палит все сильнее, мне надо нанести на тело крем и надеть шляпу, а не то обгорю. Рэйчел выходит из своего бунгало и спускается по ступеням, направляясь ко мне. Я могла бы предложить ей уполовинить расходы, поселившись вместе со мной.

6 апреля

Я держу телефон на потрескавшейся маленькой полке, до которой могу дотянуться, только встав на шаткий стул, и хотя я все еще включаю и проверяю его дважды в день, мне, признаться, все меньше и меньше хочется получить известие от Джейка.

Жаль, что я не могу остаться здесь навсегда. Никто не знает, как до меня здесь добраться. Нет ни писем, ни открыток, ни электронных сообщений, и только у Джейка есть мой телефонный номер. Никто из большого мира не имеет ни малейшего понятия, где я нахожусь.

Странно жить в мире, где мои собственные родители, Бернард и Виктория Уилберфорс, зависят от грязных денег, добываемых их преступной любимой дочерью, чтобы они могли блюсти внешний антураж в своем пригороде. Да, они скорее всего не знают, откуда поступают деньги, но им следовало бы спросить. Как могут они позволять мне заниматься этим на другом конце света? Почему они не беспокоятся? Это заставляет меня задаваться вопросом, любят ли они меня.

Я всегда притворялась, что не являюсь их любимицей, хотя ничто не могло быть более очевидным. Оливия говорила, что они любят меня больше, чем ее, в сотни, может быть, в тысячи раз, а я всегда отрицала это, потому что не хотела отвечать: «Да, конечно, это так». Теперь я достаточно далеко. Не имею понятия почему, но папа действительно относился к Оливии с неприязнью. Неудивительно, что она стала такой вредной.

Я никогда не прощу отца за тот день. Он повел меня в свой кабинет, комнату, в которую нам редко разрешалось входить. Там витает застарелый сигаретный запах, потому что папа курит при слегка приоткрытом окне и думает, что таким образом комната вентилируется.

Мы сели за его дурацкий сияющий письменный стол. Я помню, тот был так отполирован, что в нем отражалось мое лицо, хотя я притворялась, что не замечаю этого.

– Лара, – произнес отец. – Послушай. Я хочу сказать тебе кое-что, и нужно, чтобы ты сохранила это в тайне.

Я предположила, что он собирается представить меня какой-нибудь своей подружке. Даже вообразила, что она, должно быть, беременна, раз уж ему приходится рассказывать о ней мне.

Но вместо этого отец сказал:

– Мой бизнес. Виноторговля. Дела идут не так хорошо, как я сумел внушить людям. Я разработал план, и мы можем выкрутиться при определенных условиях, которые я сейчас не буду осуществлять. Но в данный момент бизнес больше, чем мне хотелось бы, клонится… э-э… к банкротству. Вот каково положение дел. Твоя мать думает, что все обстоит иначе, и, конечно, любой человек переживает трудные времена, и это в порядке вещей. Но тут все по-другому.

Я помню, как прижимала кончики пальцев к отполированному столу и наблюдала, как они соприкасаются со своим отражением. Я занималась этим потому, что не могла придумать, как ответить.

– Я знаю, что ты сейчас ищешь работу, но ты ее скоро найдешь, не так ли, дорогая? Ты получила превосходную профессию.

– Да. Я уверена.

– Вы с Оливией получили дорогостоящее образование.

– Да.

И вот тогда отец поведал о своем запасном плане. Рассказал о том, что он сделает, если я по какой-либо причине не помогу ему выпутаться из беды. Отец сказал, что Леон до сих пор ему помогал, но он не может больше к нему обращаться. Он упомянул про страхование жизни. Я поняла, на что он намекает.

И возненавидела его. Прежде я испытывала ненависть только к Оливии. Но в эту минуту передо мной открылся целый мир. Отец предстал передо мной уязвимым, нуждающимся и жалким. Мне не нужно было больше добиваться его одобрения. Я могла его ненавидеть. Это означало, что отныне мне не требуется вести себя как перепуганная овца, вечно стараясь угадать, что ему понравится, а что нет. Передо мной замерцали новые пути.

Я что-то пробормотала.

– Ты не представляешь, что это значит для меня, – произнес он. – Моя Лара.

Мне следовало сказать ему, чтобы он пошел и совершил самоубийство. Отец бы все равно так не поступил. Фирмы постоянно прогорают. Люди переживают это, не пугая своих двадцатидвухлетних дочерей тем, что покончат с собой, если те не достанут немного наличности.

После этого разговора я некоторое время проработала официанткой в сетевом французском кафе возле района Виктория в центре Лондона, пока не скопила приличную сумму. А затем, вместо того чтобы отдать ее отцу, улетела с рюкзаком в Бангкок.

Он был в ярости. А мне было наплевать. Отец мог бы тогда совершить самоубийство, но он этого не сделал. А затем, когда Джейк предложил мне участвовать в деле, я поняла, что могу решить все проблемы.

8 апреля

Рэйчел переехала в мою хижину. Мы спим на двуспальной кровати, подтыкая на ночь вокруг матраса москитную сетку и создавая нашу собственную маленькую крепость.

У нас есть планы. Мне необходимо остаться здесь, вдали от Лондона. Именно здесь я хочу построить свою жизнь.

У Рэйчел закончились деньги. Она поговаривает о возвращении домой, в Новую Зеландию, потому что она совсем на мели. Я плачу за нас обеих, пытаясь тем временем ее отговорить. И вот мое желание остаться здесь и ее нужда в деньгах подвигли меня составить один план. Сегодня в баре я ей его изложила.

– Мы уедем в Сингапур, – сказала я. – Это недалеко отсюда. Мы можем вылететь туда из Краби, я в этом уверена. Затем ты сможешь устроиться учительницей. Ты можешь преподавать английский, или работать в английской школе, или что-нибудь в этом роде. Я тоже найду работу. Мы будем упорно трудиться и вместе снимать квартиру в Сингапуре, чтобы экономить деньги. А затем мы сможем поехать в Непал и немного пожить в горах.