оцепила дом, а взволнованные соседи выглядывали из окон. Веро поднялась на крыльцо в тот момент, когда Джейк Леманн выходил из дверей.

– Мадмуазель Амстел!

– Джейк! – Она протянула руку, чтобы поздороваться. – Герцог в курсе?

– Прибыл пять минут назад.

– Мне можно пройти?

– Да, конечно. Он в гостиной.

Леманн внимательно всматривался в лицо девушки, словно пытаясь прочесть ее мысли. Веро спокойно выдержала его взгляд.

– Как я понимаю, Джейк, это был несчастный случай?

– Да, мадмуазель.

Начальник полицейского участка сдержанно поклонился. Она кивнула:

– Да, так лучше для всех. Бертран знает?

– Я сообщу ему.

– Спасибо.

Леманн сделал знак своим людям. Полицейские посторонились, один из них протянул девушке резиновые перчатки:

– Вот, возьмите! И не трогайте ничего!

– Благодарю.

Она не стала надевать их, а просто вошла в дом.

Как и сказал Леманн, дядя сидел в комнате. Огромная гостиная с высокими окнами, куда заглядывали цветущие розы. Держа в руках традиционный бокал с ромом, Эдвард Амстел смотрел в стену невидящим взглядом. Странно, но именно сейчас, опустошенный и потерявший почти все, он больше всего напоминал своего отца.

– Мессир…

Впервые за много лет церемониальный реверанс дался очень легко. Эдвард вздрогнул и посмотрел на племянницу:

– Ника? Ты… ты здесь?

– Где еще мне быть? – Она присела рядом. – Да. Мне очень жаль, Эдвард.

Он вздохнул:

– Я не понимаю, что произошло… Тереза – и вдруг такое. Она хранила дома пистолет! Ты можешь себе представить?

Веро промолчала, набираясь смелости… Больше всего на свете ей хотелось сжечь письма, но ведь был еще и Мишель Иво. Наверняка он попытается свалить все на любовницу. Прекрасно понимая, что скандала не избежать, и дяде все равно придется узнать всю правду, она протянула ему письма:

– С некоторых пор я могу поверить в очень многое. Прости…

Эдвард нахмурился:

– Что это?

– То, что я предпочла бы не показывать тебе. Это письма Терезы… и Мишеля Иво…

– Откуда они у тебя?

– Долгая история. Просто прочти…

Он вскрыл конверт. По мере того как дядя читал, его лицо мрачнело все больше. Последние несколько листов он просто отложил в сторону.

– Берти знает? – процедил он.

Веро покачала головой.

– Никто не знает. Дерек фон Эйсен арестовал Мишеля Иво… так что нам не удастся сохранить все в тайне.

Эдвард кивнул.

– Она… она ведь была другой, а после войны вдруг все изменилось… я так и не понял почему…

– Тереза начала стареть… Больше, чем ты. Почему ты не стал проводить обряд?

– Сначала не хотел унижать даже предположением о корысти, потом… отец сказал, что она не вышла бы из круга… Я не стал рисковать…

– Ты бы сам растерзал ее там, – кивнула Веро.

– Откуда ты знаешь?

– Тереза рассказала, как погибла Мадлен Иво.

– Ты была здесь?

– Да. Сегодня.

– И Тереза…

– Я – последняя, кто видел ее живой.

Эдвард перевел взгляд на письма. Веро кивнула.

– Я показала их и дала несколько советов. Она выбрала сама.

– Спасибо. Она… Тереза не всегда была такой… Она ведь была веселой и радовалась жизни!

– Я помню. – Повинуясь порыву, Веро села рядом и взяла дядю за руку. – Иначе Берти не обрел бы крылья.

– Да. Все эта война… и потом… Тереза начала стареть… – Эдвард вдруг выдернул руку и закрыл лицо руками. – Отец предупреждал меня, но я … я рассмеялся ему в лицо! Что я теперь скажу Берти?

– Ничего, – отрезала девушка. – Ты ему ничего не скажешь. Это был несчастный случай, Тереза никогда не умела обращаться с оружием. Она любила розы и не хотела стареть.

– Верно, – кивнул он, смахивая с глаз слезы. – Лед и пламя, девочка, а ведь ты – больший Амстел, чем мы все…

– Просто я дольше вас всех находилась под опекой Фернанда…

Эдвард покачал головой.

– Просто ты слишком на него похожа, Веро…

Впервые за много лет она позволила ему называть себя так.

* * *

Через два дня в замке состоялись похороны Терезы. Веро предлагала организовать их, но Бертран отказался, заявив, что не может перекладывать все на хрупкие плечи кузины. Она так и не знала, рассказал ли Эдвард сыну правду о матери. Во всяком случае, в новостях, связанных с арестом Мишеля Иво, имя Амстелов не упоминалось.

Во время службы в часовне девушка сидела на первой скамье рядом с осунувшимся кузеном и как в детстве держала его за руку.

Торжественная служба, редкие всхлипы нескольких подруг, с которыми Тереза занималась благотворительностью, и, как теперь подозревала Веро, продавала им эликсир, изготовленный в лабораториях клиники Иво, закрытый гроб, в котором лежало тело практически без лица – все это было слишком мрачным.

Бертран мрачно вздохнул, и Веро отвернулась. Каждую ночь она просыпалась в холодном поту и долго ворочалась с боку на бок, гадая, правильно ли она поступила.

Каждый раз ей хотелось позвонить Дереку, рассказать ему все и услышать в ответ: «Девочка моя…» И каждый раз она вспоминала их последнюю встречу, понимая, что Дерек фон Эйсен попросту использовал ее, щедро взяв все то, что она сама предложила. Амстелам никогда не везло в любви…

Веро вздохнула и посмотрела на дядю. Эдвард тоже осунулся, как Веро показалось, и седины в волосах стало гораздо больше. Он судорожно сжимал руку сестры и ни разу не взглянул в сторону племянницы, словно стыдился… Берти, наоборот, то и дело косился на кузину и все время сжимал руку, словно не веря, что Веро рядом. Пару раз она заметила, как он украдкой промокнул глаза.

После того как гроб с телом положили в саркофаг и накрыли надгробной плитой, все вышли из замковой часовни. Эдвард с Бертраном остановились у крыльца, чтобы еще раз принять соболезнования. Веро отошла в сторону, не в силах слушать эти слова, казавшиеся насквозь фальшивыми.

Илона бросила на нее встревоженный взгляд, но девушка покачала головой и кивнула на Эдварда. Мать была нужнее там. Шарль подошел к ним, и Вероника в очередной раз порадовалась за Илону, ее избранник был надежным и практичным. Что ж, кому-то везет в карьере, кому-то – в любви…

Она встретилась глазами с Бертраном, и тот кивнул, словно говоря, что справится сам. Веро изобразила рукой телефон, намекая, чтобы кузен звонил в любой момент, и, засунув руки в карманы черного пиджака, направилась к воротам. За стеной замка она легко отыскала еле заметную тропинку, по которой можно было срезать путь к её любимому обрыву, и, скинув туфли и чулки, босиком побрела по ней.

Странно, но тут было все так же: выжженные летним солнцем пыльные обочины дороги, черные сосны, грустно качающие верхушками. Вдалеке белели деревенские домики с красными черепичными крышами,