– Хозяин, да, – часто закивал кавказец. – Я –Ахмет. А Руслан – брат мой. Его хотите видеть? Позвать?

– Вот что, Ахмет, – по-барски сообщилОльшанский. – Давай-ка с тобой посчитаем. Так, так, – он деловитопрошелся по скрипучим половицам крыльца. – Домик из бревен, вагонкой исайдингом не обшитый, лишь крашеный. Ну, предположим, внутри имеетсяевроремонт, проверять идти лень… Та-ак, значит, что еще? Сараюшка с дровами,совсем копеечная беседка, хозблок с каким-то барахлом… А, от нее идет провод кдому! Значит, там стоит дизельный генератор. Приплюсуем и генератор. Ну, ещетак и быть учтем всякую дребедень типа микроволновок, содержимого бара, запасапродуктов и даже… малэнкий маралный ущэрб, да? Короче, земеля… Двести тысячзеленых долларов будет за глаза и за уши. Устроит тебя, Ахмет, такая сумма затвой «Шашлык-дональдс»?

– Все сделаем в лучшем виде, – с языка не на шуткуперепуганного множащимися непонятками кавказца, видимо, слетела заготовленнаястандартная фраза. – Шашлыки пальчики оближешь, дорогой…

– Значит, так, Ахмет, – Ольшанский шагнул накрыльцо и покровительственно опустил руку на плечо кавказцу. – Деньгиполучишь прямо сейчас. Потом сообразишь нам покушать. Шашлычки, чую, ужеготовы, – Ольшанский шумно втянул носом воздух. – Ах, как люблю этотзапах! Не из собачатины? Шучу, шучу… Накроешь вон там. – Ольшанский кивнулна отдельно стоящую беседку. – Принесешь все свое самое лучшее и свежее. Итут же, Ахмет, уезжаешь отсюда навсегда. Я покупаю твое заведение. За двеститысяч баксов. Ключник, выдай нашему другу и деловому партнеру обговореннуюсумму. А заодно распорядись насчет перекусить.

И не дожидаясь вопросов и возражений, оставив кавказца насвоих подчиненных, Ольшанский направился к беседке. Сварог и Лана последовализа ним. Олигарх зашел в беседку и с выдохом «фу-у-у» устало плюхнулся на лавку,будто только что пробежал стометровку, а не перебрался сюда с мягкого сиденьявнедорожника.

– Мы перестали спешить? – Сварог занял место задощатым столом напротив олигарха.

– Пока да, – сказал Ольшанский. –Задерживаться в городе дольше было чрезвычайно опасно. Счет шел уже на минуты.Эта сучка Даша могла крепко сесть нам на хвост. Нюх у нее, как у ищейки… Но мывроде вырвались. Сейчас же спешку можно поумерить. Потому как мы идем даже снекоторым опережением графика… А кроме того, нам надо обговорить детали,выяснить позиции друг друга и определить расклад сил.

Олигарх посмотрел на часы (даже полный лох, совсем неразбирающийся в наручных часах, сразу бы понял, что за изделие, украшающеезапястье Ольшанского, можно купить не один придорожный «Руслан») и сообщил:

– Мы опережаем график ровно на час. Этот час предлагаюпровести в моем собственном заведении общепита. Всегда хотел попробовать себя вресторанном бизнесе. Мечта идиота наконец сбылась.

Сварог задумчиво смотрел в сторону.

Что-то не клеилось.

Вот хоть убейте – не клеилось, и все! За двести тысячдолларов купить плевую придорожную забегаловку? Даже если доллар тут вообщеничего не стоит – достаточно посмотреть на рожу Ахмета и понять: такая покупкане лезет ни в какие ворота. Нет, некая сумасшедшинка в глазах Ольшанскогоопределенно присутствует, это к бабке не ходи, но не до такой же степени…словно человек обналичил все свои чеки и кредитки и теперь сорит кэшем направои налево. Словно завтра Конец света и деньги уже вообще никому не понадобятся.

О, Ключник как раз таки передает пачки зеленых фантиковкавказскому человеку Ахмету. Достает прихваченные банковской оберткойпараллелепипедики из спортивной сумки, лежавшей сверху в битком набитомбагажнике. (А что ж там еще такого интересного, в багажнике-то, что бабкиваляются на самом верху?..) Ахмет рассовывает деньги по карманам, судорожно, состановившимися глазами пихает за пазуху. Не приходится сомневаться: хлопцыОльшанского быстро и доходчиво растолковали кавказцу, что принять предложениеэтого большого человека во всех смыслах гораздо выгоднее, чем гордо отвергнуть.

– Денежек не жалко? – Лана вытащила изпластикового стакана бумажную салфетку, обмахнула ею лавку и только потом села.Села рядом со Сварогом. – Ну, положим, скупым ты никогда не был, но игусарства за тобой не замечалось.

– Просто сегодня особенный день, – весело сообщилОльшанский, выкладывая на стол пачку сигарет и зажигалку в серебряном корпусе скрупным зеленоватым бриллиантом посередине. Рядом с пепельницей в видетарелочки из алюминиевой фольги зажигалка смотрелась, как алмаз напомойке. – Последний день старой жизни, друзья мои, – сказал онторжественно. – Не то чтоб завтра не наступило никогда, но… Но завтра всебудет по-другому. Прежние цели, старые фетиши – вся эта мелочь и суета вразсделается смешной и глупой, как… смешны нам сейчас конфетные фантики, которые вдетстве представлялись величайшей ценностью. Завтра над всем сегодняшним мыстанем смеяться. И деньги, эти зеленые бумажки, завтра станут тем, чем они иесть на самом деле – нарезанной на куски цветной бумагой…

– Ты не ответил на мой вопрос, – не спрашиваяразрешения, на правах хозяйки (пусть и донельзя разозленной) Лана вытряхнула изпачки Ольшанского сигарету, прикурила от брильянтовой зажигалки. –Расстрел – это твоя работа?

Олигарх откинулся назад, разбросал руки по ограде беседки.Широко, открыто улыбнулся – так улыбаются только честнейшие из людей, добившисьправды.

– Я ж уже говорил! Моя работа, только моя и ничья больше.Завтра наступает особенный день, друзья мои. Отпал всяческий смысл что-то другот друга скрывать. Потому я и не стану отрицать, что это моих рук дело. Вернее,моего ума: руки были не мои. Грешен, – Ольшанский скорчил виноватуюгримасу и изобразил шутовской поклон.

– И зачем тебе это понадобилось? – Лана, сделаввсего несколько затяжек, растерла окурок о дно алюминиевой тарелки. –Выхода другого у него, понимаете ли, не было, времени не было, понимаете ли…Просто захотелось превратить наш городок в Чикаго? Дон Ольшанский, блин…

– Поверь мне, ты вообще ничего не понимаешь.Ничегошеньки.

Лана не затушила окурок как следует, он продолжал дымить,Ольшанский спокойно послюнявил палец и загасил его.

– Прежде всего, ты не знаешь размаха игры. А размах, ятебе скажу… – олигарх тряхнул седовласой гривой, покрутил головой. –Когда игра идет на такие ставки, правила у игры могут быть только одни: самыедревние правила, по которым не может быть иных итогов, кроме победы илипоражения. Никаких промежуточных состояний не признается. Вряд ли ты поймешьменя, малыш, если сама никогда не поднималась до таких ставок…

– Ну куда уж мне! – презрительно скривиласьЛана. – Только все равно никогда не докажешь мне, что была необходимостьубивать ни в чем не повинных людей!

– Была бы другая возможность – не убивал бы, –вмиг стал серьезным… очень серьезным Ольшанский. Сделал паузу и тожезакурил. – К сожалению, время поджимало, а ставки, как я уже сказал,слишком велики.