— Санаду, ты ведь помнишь, что у нас сезон смерти, и я имею полное право тебя убить? — проскрежетал Келтар.

— На дуэли, мой сладкоголосый, на дуэли, — пропел Санаду. — Значит, я тоже могу тебя убить.

Я смотрела им вслед, а бархатная коробочка жгла руку.

Амулет абсолютного щита (если продолжу общаться с Санаду, если снова вернусь к обычным делам и службе, он может мне понадобиться) поддержать, если с магией станет хуже.

Но…

Это амулет дедушки.

Может, Санаду пошутил, это просто амулет абсолютного щита? Или…

«Хватит!» — архивампиры были уже достаточно далеко, чтобы Санаду не ощутил моего слабого колдовства. Я распахнула крышечку. Мне даже проверять не надо было, я узнала эту серебряную подвеску, её замысловатый на первый взгляд бессмысленный узор, но если посмотреть на него сбоку под углом сорок пять градусов — в переплетении линий отчётливо виден герб Сиринов: губы над опущенными перед ними мечами.

Я прикоснулась к ней магией — и ощутила такой знакомый отклик…

Плевать на всё, я выдернула подвеску из мягкого ложа и сунула в карман, а опустевшую бархатную коробочку смяла и спрятала в карман, чтобы потом уничтожить: мало ли какие заклинания на неё наложены, мало ли кто сможет считать с неё всполох моих эмоций.

Плевать кто что думает, амулеты мой дедушка делал прекрасные и надёжные, и если потребуется — я им воспользуюсь.

Решительно шагая к дворцу, я отмахнулась от мыслей и переживаний и почувствовала на себе взгляд. Резко вскинула голову. Со второго этажа дворца на меня кто-то смотрел, но слишком быстро отступил в тень.

У меня непроизвольно вылезла чешуя.

Как я относилась к сидящему в подвале человеку Тордосу?

Он раздражал меня тем, что раздражал Элора присутствием в сокровищнице.

Но в остальном я была к нему равнодушна. Да, из-за него пострадало множество существ, одарённые — наш щит и меч в предстоящей войне, но Тордос не единственный, кто не нашёл мужества противостоять Культу, кто ради семьи согласился на преступление.

Поэтому когда я входила в полумрак пустующей сокровищницы, для меня Тордос был просто очередным свидетелем-преступником по делу о культе Бездны.

Магическая сфера тускло горела над обитателем сокровищницы. Человечек, скрючившись возле раскладной постели, стоял на коленях боком ко мне, молитвенно сжимал руки и беспрестанно бормотал:

— Великий дракон, помоги, Великий дракон, защити их. Великий дракон, забери мою жизнь, только спаси моих девочек, они не делали ничего плохого. Великий дракон, защити моих девочек, защити…

Он не прекратил молитву, даже когда я поставила поднос с едой на кровать перед его стиснутыми в молитвенном жесте ладонями.

Мужчина продолжал истово молиться.

В его голосе смешивались надежда и отчаяние, бескрайняя боль, но и яркие ноты любви, когда он говорил «спаси моих девочек», «мои девочки».

В тусклом освещении небольшой мужчина казался таким жалким, но его голос — в нём был океан эмоций, яркости и тьмы, возвышенности и уничижения. Он подбрасывал на высоту облаков и швырял в глубокие пропасти отчаяния.

Он резал, словно лезвия моего уруми.

Мне нужно было только накормить человека, а я оказалась на грани того, чтобы разрыдаться — взахлёб, с подвываниями.

— Ешь, — приказала я.

Но Тордос продолжал свою ужасающе прекрасную молитву.

А мне надо было его покормить, он же человек. В ИСБ и Академии людей три раза кормят, они слабые. Вдруг этот Тордос давно не ел, ослабнет, а я за него отвечаю. То, что я потянулась к нему ментально, я поняла, лишь ощутив в сознании Тордоса следы чужих ментальных сил. Кажется, в его памяти основательно покопались. Не стоило сейчас его тревожить ментальными воздействиями. И это к лучшему: я бы не удержалась, я бы попробовала унять его боль, а для этого пришлось бы погружаться в неё полностью, пережить всё так же остро, как он. А я слишком устала, чтобы тащить на себе ещё и это.

Он молился…

А я смотрела на него, на дрожащие руки, на блестящую от слёз щёку.

Сейчас его семья, возможно, ещё жива. И он молится об их спасении. Он ещё надеется — как надеялась на лучшее я, перед рассветом в спешке возвращаясь в свой родовой замок, хотя уже чувствовала неотвратимость смерти Халэнна, чувствовала, что меня начинает разрывать пополам и эта боль неизбежна…

Снова как наяву я увидела комнаты с забрызганными кровью стенами, лужи крови на полу, оторванную руку…

— Ешь! — рявкнула изо всех сил, прогоняя это воспоминание.

Не рассвет, сейчас — не рассвет, не время Халэнна.

Человек смотрел на меня. Он боялся, но с тем подавленным страхом уже обречённого. Надежда ещё жила в его сердце, но глаза опустели, потому что разум знал — его девочек никто не спасёт.

Он по приказу культистов добавлял в еду отраву, разрушающую источники магии, никому нет дела до того, что он просто боялся за семью, попавшую в лапы Культа, он теперь преступник, а за семью преступника никто не заступится.

— Ешь, — хрипло повторила я, а внутри меня давило застарелой болью, накрывало паникой, гнало прочь, гнало забиться в самый дальний угол и просить о пощаде.

И эти чувства лишь отчасти были не моими, лишь отчасти это были желания и страхи сидящего передо мной человека.

Желание умереть, лишь бы не услышать роковых слов о том, что все мертвы, лишь бы не увидеть их мёртвыми: жену, сразившую его улыбкой с первой встречи, любимицу Ирму с улыбкой как у мамы, такую серьёзную Кайлин и самую маленькую, но такую проказницу Санру. В моём сознании мелькали образы, накладывались одни на другие, моя семья — его девочки, его девочки — моя семья. И смерть-смерть-смерть.

— Ешь! — отчаянно закричала я.

Дёрнувшись, Тордос навалился на кровать и схватился за ложку. Он не хотел есть, и приказа в слова я не вкладывала, но его гнал животный инстинкт. Животный инстинкт заставлял его пережёвывать и глотать пищу.

Он не хотел есть.

И не хотел жить.

Но он ел, потому что я приказала, я дала ему какое-то дело, и это дело отвлекало его от леденящего ужаса, от жажды смерти.

Я сцепила трясущиеся пальцы и не сводила с Тордоса взгляд. Он уже почти давился, но доел, положил ложку на поднос.

— Пей! — на этот раз в моём голосе были ноты управления, и человек исполнил приказ без физиологического сопротивления.

— Теперь ты отдашь мне поднос, ляжешь в постель и поспишь. А потом будешь ждать. Жить и ждать, как это всё разрешится.

Я не собиралась лезть в это безнадёжное дело (заложники Культа не выживают!), я не хотела вовлекаться в это эмоционально, но Тордос не умрёт, пока я за ним присматриваю.