«Ты труп, парень, только еще не осознаешь этого, – подумал я, бросая злой взгляд на адмирала. – И все благодаря твоему тупому адмиралу».

А с адмиралом происходило явно что-то неладное. Лицо как-то болезненно напряглось и застыло, превратившись в гипсовую маску. Я не видел выражения его глаз, но они явно были прикованы к лицу лейтенанта.

«В чем дело?»

Вопрос еще только успел сформироваться, как ответ уже пришел. Он заключался в сдавленном стоне, вырвавшемся из горла адмирала. Нескольких секунд хватило на принятие решения, несколько больше времени ушло на то, чтобы успокоить свою совесть.

– Командир, останови атаку, – проговорил я в коммуникатор.

– В чем дело, сержант?

На одной из картинок было видно, как несколько бойцов, только что начавших движение под защитой из трех переносных силовых щитов, неожиданно замерли в недоумении.

– Командир, этих солдат… – я говорил, одновременно вглядываясь в профили двух парней, напряженно замерших с начала моего разговора с командиром.

Они ждали и надеялись, веря и не веря одновременно в то, что может произойти. Я намеренно затягивал паузу. Наконец адмирал не выдержал, повернул ко мне голову. Его лицо было настолько искажено душевной болью и ненавистью, что на какой-то миг я даже испугался. Но не Савиньи, а самого себя, того садиста и убийцу, которого сейчас изображал перед адмиралом.

– …надо взять живыми. Адмиралу мало просто крови. Он жаждет зрелищ! Как насчет вспоротого живота или выколотых глаз, а, адмирал?

Командующий флотом и его заместитель, до этого еще державшие себя в руках, после моих слов как-то сразу обмякли, сгорбились, мгновенно превратившись в стариков.

– Это возможно, командир?

– Раз хочет, значит, получит, – зло отчеканил командир и отдал приказ к атаке.

«Псы» атаковали быстро, молча, решительно, но, даже несмотря на жесткий приказ Жано, в живых повезло остаться только двоим: лейтенанту и рядовому. Не успели они понять, что проиграли, как оказались раздетыми догола и распятыми на переборках. Озверевшие от пролитой крови наемники столпились вокруг них, сдерживаемые только железной волей Жано. Правда, была еще одна причина, заставлявшая их оставаться на месте. Между ними и жертвами стоял Макс. Неофициальный палач. Не знаю, что видели несчастные в глазах Макса, но, судя по выражению ужаса на лицах бедняг, мне нетрудно было представить холодную, резиновую улыбку на его губах и мертвые глаза. Я знал, почему он не начинает. Он ждал моего слова. Я был противен самому себе, но дороги назад уже не было, к тому же распаленная толпа наемников могла в любой момент выйти из-под контроля.

– Солдата.

Слово камнем упало на сердце, мерзко стало на душе. Макс сделал шаг к назначенной жертве. Солдат, поняв, что выбрали его, начал дико кричать и дергаться, не обращая внимания на боль в вывернутых руках. В ответ раздался звериный рев жаждущих крови наемников.

– Ну что, адмирал, будем смотреть дальше?

Тот словно не услышал моего вопроса, продолжая смотреть на экран. Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Вскоре мольбы и крики солдата слились в сплошной вой, уже не принадлежавший человеку. Я мог не смотреть, но не мог заткнуть уши. Когда крик перешел в пронзительный животный визг, а затем неожиданно оборвался, я понял, что меня бьет нервная дрожь. Мысли скрутились в жесткий клубок, это схлестнулись в схватке совесть и разум. Борьба с самим собой заставила меня на какие-то мгновения выпасть из окружающего мира, и тут закричал Савиньи. Быстрый взгляд на видеоокно. Макс, залитый кровью и поигрывавший ножом, теперь стоял перед лейтенантом. При виде этой картины у меня похолодело в груди. Отведя глаза, увидел, как командующий пытается встать с кресла. Не сумел удержаться на подгибающихся ногах и рухнул обратно. Вице-адмиралу было не лучше, судя по белому как мел лицу и рукам, мелко подрагивающим на подлокотниках кресла.

«Как бы не перегнуть палку…»

Но додумать мысль мне не дал неловкий жест адмирала. Неужели сломался?! Тот снова поднял дрожащую руку, явно привлекая мое внимание, затем махнул ею в сторону экрана.

– Что это значит, адмирал? Продолжить? Или прекратить?

– Остановите, – адмирала говорил хрипло и прерывисто. – Прошу вас, остановите. Это мой… внук.

– Где ты был раньше, адмирал?! Где?!! За что умирали эти парни, чьи-то сыновья и внуки?! Твоя гордость обошлась в сорок жизней!! Как тебя понять?!!

Я орал на него не потому, что хотел унизить или оскорбить, нет, таким образом я выпускал из себя напряжение, боль, страх. Минуту или две я надсаживал глотку, пока не услышал в коммуникаторе голос командира:

– Хватит, Дэвид. Нас ждет работа.

Я перестал кричать. От пережитого вновь начало трясти. Сглотнув тягучую слюну, спросил:

– Сдаете линкор?

– Да. – Голос командующего эскадрой был так тих, что я едва его расслышал.

– Командир, отбой! Адмирал сдает корабль!

Командующий, убедившись, что внуку оказана медицинская помощь, откинулся на спинку кресла. Я сделал к нему пару шагов, чтобы узнать, не нужно ли ему чего, как из своего кресла рассерженной змеей прошипел его помощник:

– Не смей приближаться к нам! Палач! Убийца!

«Не нужно так не нужно».

Отойдя от них, я подошел к терминалу контроля и начал постепенное разблокирование корабля. Не везде захват проходил гладко, встречались попытки сопротивления, но решительные и жесткие действия наемников пресекали их в зародыше. Как только системы защиты и нападения линкора попали под контроль «псов», адмиралу пришлось выступить во второй раз, теперь уже с обращением к остальным капитанам кораблей, после чего было послано сообщение о захвате линкора на Фальстафе. Оставалось ждать результата переговоров правительства с новым командующим эскадрой, командиром второго линкора. Благодаря успешно проведенной операции переговоры, проскочив военную стадию, перешли сразу в руки политиков.

На линкоре тем временем шла сортировка пленных, которых партиями загоняли в отсеки челнока для отправки на Фальстаф. Как только тот оказался полностью забит, последовал старт. После отлета челнока экраны автоматически переключились на мониторинговую систему линкора. Теперь я мог наблюдать работу различных служб корабля, движение групп захвата. Везде, где еще оставались члены экипажа, стояли «псы», настороженно наблюдая за работой своих подопечных.

Наконец мое одиночество подошло к концу. Дверь-переборка ушла в сторону, открывая дверной проем. Ствол пулемета, автоматически развернувшийся в ее сторону, в следующую секунду пошел вниз. В проеме двери стоял Жано в сопровождении одного из своих бойцов. Без боевого шлема-сферы, с короткоствольным автоматом в руках. На бедре темнело большое пятно, но, судя по его бодрому шагу, кровь была явно не его. Он взглянул на неподвижно застывших пленников, затем на пару минут задержал взгляд на экранах, после чего повернулся ко мне: