Он сосредоточенно размышлял над историями Диона Кассия,Плутарха и Тацита и стукнул кулаком, услышав о бесконечных схватках на рекеРейн, о прорыве на север, в Британию, о строительстве вала Адриана,предназначенного для сдерживания скоттов, которые, как и германцы, не желалиподчиняться никому.

«Они больше не охраняют Империю, не оберегают и несдерживают ее границы, – говорил он. – Не сохраняют образ жизни!Сплошная война и торговля!»

Я не могла с ним не согласиться.

Дела обстояли еще хуже, чем он думал. Если бы он почащевыходил послушать философов, как делала это я, то пришел бы в ужас.

Повсюду появлялись маги, утверждая, что способны летать,созерцать видения, исцелять наложением рук! Они воевали с христианами иевреями. По-моему, римская армия на них внимания не обращала.

Медицину, знакомую мне по смертной жизни, заполонили тайныевосточные рецепты, амулеты, ритуалы и маленькие статуи, предназначенные длятого, чтобы сжимать их в кулаке.

Добрая половина членов сената уже не обладала итальянскимпроисхождением. Иными словами, наш Рим перестал быть нашим. Титул императорапревратился в анекдот. Сколько было убийств, заговоров, пустячных споров,фальшивых императоров – вскоре стало совершенно ясно, что страной правит армия.Армия выбирает императора. Армия его и содержит.

Христиане разделились на враждующие секты. Простопоразительно, но споры отнюдь не вредили религии. В разобщенности она набираласилу. Периодически людей жестоко преследовали и казнили лишь за то, что онимолятся не у римских алтарей. Однако создавалось впечатление, что такиепреследования только усиливают симпатию населения к новому культу.

А новый культ плодил безудержные споры по каждому принципу,имеющему отношение к евреям, Богу и Иисусу.

С этой религией произошла совершенно потрясающая вещь.Быстрые корабли, хорошие дороги и устойчивые торговые пути распространяли ее вбешеном темпе, но внезапно она оказалась в необычной ситуации. Конец света,предсказанный Иисусом и Павлом, так и не наступил.

А все, кто знал или видел Иисуса, уже умерли. Наконец умерлии те, кто знал Павла.

Появились христианские философы, составившие смесь из старыхгреческих идей и древних еврейских традиций.

Юстин Афинский писал, что Христос есть Логос, что можно бытьатеистом и все равно обрести спасение во Христе, если поддерживать в себе разумноеначало. Я не могла не рассказать об этом Мариусу.

Я решила, что это его наверняка подхлестнет, а ночь обещалабыть скучной, но он лишь разразился очередной нелепой речью о гностиках.

«Сегодня на Форуме появился человек по имениСатурний, – сказал он. – Может быть, ты о нем слышала. Он проповедуетдикий вариант этого христианского вероучения, которое так тебя забавляет;в нем еврейский Бог – это дьявол, а Иисус – новый Бог. Это уже не первоеего выступление. Благодаря местному христианскому епископу Игнатию он со своимипоследователями направляется в Александрию».

«Эти идеи уже встречались в книгах, – сказала я, –они из Александрии и пришли. Мне они недоступны. Тебе, быть может, напротив,близки. В них говорится о Софии, источнике Мудрости женского пола,предшествовавшей Сотворению мира. И евреи, и христиане хотят как-нибудь вплестив свою веру эту концепцию Софии. Как же это напоминает мне нашу возлюбленнуюИзиду!»

«Твою возлюбленную Изиду!» – поправил он.

«Такое впечатление, что встречаются умы, желающие сплестивсе воедино – все мифы или их суть – и получить великолепный гобелен».

«Пандора, мне сейчас опять от тебя дурно станет, –предупредил он. – Рассказать тебе, чем занимаются твои христиане? Онисоздают мощную организацию. За епископом Игнатием придет еще какой-нибудьепископ, а епископы хотят установить следующее правило: век личных откровенийподошел к концу; они хотят пересмотреть все сумасшедшие свитки, имеющиеся нарынке, и создать единый канон, в который будут верить все христиане».

«Никогда не думала, что такое произойдет, – сказалая. – Когда ты осуждал их, я соглашалась с тобой больше, чем тебеказалось».

«Они добиваются своего, потому что отходят от эмоциональнойморали. Они собираются в организацию, как римляне. Епископ Игнатий очень строг.Он раздает полномочия. Он проверяет точность рукописей. Обрати внимание:пророков выгоняют из Антиохии».

«Да, ты прав, – согласилась с ним я. – И что тыдумаешь? Это хорошо или плохо?»

«Я хочу, чтобы мир стал лучше, – сказал он. –Лучше для мужчин и женщин. Лучше. Ясно только одно: те, кто пил кровь, теперьуже вымерли, и ни мы с тобой, ни царь с царицей никоим образом не можемвмешаться в ход развития человеческой истории. Я считаю, что людям нужноприлагать больше усилий. С каждой жертвой я пытаюсь все глубже постигать зло.Меня пугает всякая религия, выдвигающая фанатические заявления и требования наосновании божьей воли».

«Ты настоящий августинец. Я с тобой согласна, но ведь веселочитать этих сумасшедших гностиков. Марциона, Валентина…»

«Тебе, наверное, весело. Я же во всем вижу опасность. Новоехристианство, оно не просто распространяется – везде, где оно появляется, онопринимает новые формы – изменяется, как животное, которое, сжирая местную флоруи фауну, вместе с пищей приобретает новые способности».

Я спорить не стала.

К концу второго века Антиохия превратилась в настоящийхристианский город. Читая труды новых епископов и философов, я думала, что насждут вещи похуже, нежели христианство.

Однако ты должен сознавать, Дэвид, что над Антиохией отнюдьне носилось облако упадка, в воздухе не витало ощущение близости конца Империи.Разве что повсюду царила суетливая энергия. Это фальшивое ощущение роста итворческого развития, в то время как ничего подобного не происходит, порождаетторговля. Изменение не обязательно означает изменение к лучшему.

Потом для нас наступили темные времена. Воедино сошлись двесилы, потребовавшие от Мариуса всего его мужества. Антиохия в большей мере, чемкогда-либо, вызывала к себе интерес.

С той первой ночи, когда я пришла в дом, ни Мать, ни Отец ниразу не пошевелились!

Позволь описать тебе первую катастрофу, потому что мне ееперенести было проще, я только сочувствовала Мариусу.

Я уже говорила тебе, что вопрос о том, кто сейчас император,превратился в анекдот. Но в связи с событиями начала двухсотых годов этотанекдот перестал быть смешным.