«Когда я вернусь, он уже умрет. Ты справишься одна?»

«Ты бежишь от этого?» – спросила я.

«Нет, – ответил он. – Но он не хочет, чтобы явидел, как он умирает; он не хочет, чтобы я видел, как он стонет от боли».

Я кивнула. Мариус ушел. Давным-давно Мариус установилправило: никогда больше не создавать тех, кто пьет кровь. Спорить с ним об этомсмысла не было.

Как только он ушел, я превратила Флавия в вампира. Точно также, как со мной это сделали обгоревший, Мариус и Акаша, ведь мы с Мариусом ужедавно обсудили метод – вытяни столько крови, сколько можешь, потом отдай ееобратно, пока не окажешься на грани обморока.

Я действительно упала в обморок, а очнувшись, увидела, чтонадо мной стоит этот потрясающий грек – с едва заметной улыбкой и без единогоследа болезни. Он наклонился, взял меня за руку и помог мне встать.

Вошедший Мариус в изумлении уставился на переродившегосяФлавия.

«Вон отсюда, вон из этого дома, вон из этой провинции, вониз Империи!» – наконец вскричал он.

Вот последние слова Флавия:

«Благодарю вас за этот Темный Дар».

Тогда я впервые услышала это выражение, так частовстречающееся в книгах Лестата. Как же все понимал этот ученый афинянин!

Часами я избегала встречи с Мариусом! Войдя в конце концов всад, я обнаружила, что Мариус погружен в глубокое горе, а когда он поднялглаза, я поняла – он был абсолютно уверен, что я намеревалась убежать сФлавием… Увидев это, я заключила его в объятия. Я видела, что он испытываетбезмолвное облегчение и любовь; он моментально простил меня за мою «крайнююопрометчивость».

«Разве ты не видишь, – сказала я, обнимая его, –что я тебя обожаю? Но управлять мной ты не в силах! Разве ты своим здравым умомне понимаешь, что от тебя ускользает величайшая сторона нашего дара – свободаот ограниченности женского и мужского начал!»

«Ты ни на минуту не сможешь меня убедить, – сказалон, – что чувствуешь, рассуждаешь и действуешь не как женщина. Мы обалюбили Флавия. Но зачем создавать тех, кто пьет кровь?»

«Ну, не знаю; просто Флавию этого хотелось, Флавий знал всенаши тайны, мы… мы с ним понимали друг друга! Он был верен мне в самые мрачныечасы моей смертной жизни. Нет, не могу объяснить».

«Вои именно, женские сантименты. И ты отправила это созданиев вечность».

«Он присоединился к нашим поискам», – ответила я.

Где-то в середине века, когда город богател, а в Империибыла на удивление мирная обстановка, равной которой не будет еще два столетия,в Антиохии появился христианин Павел.

Однажды ночью я пошла послушать его речи, а вернувшисьдомой, небрежно бросила, что этот человек обратит в свою веру и камень – стольсильна его личность.

«Да как ты можешь тратить на это время? – спросилМариус. – Христиане! Это даже не культ. Кто-то боготворит Иоанна, кто-то –Иисуса. Они друг с другом ссорятся. Ты что, не видишь, что натворил этотПавел?»

«Нет, а что? – спросила я. – Я же не сказала, чтособираюсь вступить в их секту. Я просто сказала, что остановилась послушать.Кому от этого хуже?»

«Тебе, твоему рассудку, твоему душевному равновесию, твоемуздравому смыслу. Интересуясь глупостями, ты компрометируешь себя, и, откровенноговоря, хуже стало самому принципу истины!»

И это было только началом.

«Давай-ка я рассажу тебе об этом Павле, – сказалМариус. – Он никогда не был знаком ни с Иоанном Крестителем, ни с Иисусомиз Галилеи. Евреи вышвырнули его из своей компании. А Иисус и Иоанн – обаевреи! Таким образом, Павел теперь обращается ко всем подряд. Как к евреям, таки к христианам, как к римлянам, так и к грекам; он говорит: „Не обязательноследовать еврейским обрядам… Забудьте о празднествах в Иерусалиме. Забудьте обобрезании. Становитесь христианами“».

«Да, ты прав», – вздохнула я.

«Очень просто следовать этой религии, – сказалон. – Она вообще ни в чем не заключается. Надо только поверить, что этотчеловек восстал из мертвых. Кстати, я тщательно изучил все документы, которыенаводняют рынки. А ты?»

«Нет. Удивительно, что ты счел эти поиски достойными затраттвоего драгоценного времени».

«Ни один человек, лично знавший Иоанна или Иисуса, нигде неприводит их высказываний о том, что кто-то из них восстанет из мертвых или чтоповерившие в них обретут жизнь после смерти. Это выдумки Павла. Какоесоблазнительное обещание! Ты бы послушала, что говорит твой друг Павел поповоду ада!! Какое жестокое зрелище – небезупречные смертные могут нагрешитьпри жизни столько, что оставшуюся вечность будут гореть в огне».

«Он мне не друг. Ты делаешь столь далеко идущие выводы извсего лишь одного беглого замечания. Почему тебя так это волнует?»

«Я же объяснил, меня заботят истина и разум!»

«Значит, ты кое-чего не понимаешь относительно этой группыхристиан: их объединяет доходящая до эйфории любовь, они верят в великующедрость…»

«Ох, ну хватит! И ты хочешь сказать мне, что в этом естьчто-то хорошее?»

Я не ответила, а когда заговорила вновь, он уже возвращалсяк своим делам.

«Ты меня боишься, – сказала я. – Ты боишься, чтокакая-то вера захватит меня и заставит тебя бросить. Но нет! Нет, не так. Тыбоишься, что она захватит тебя! Что мир каким-то образом приманит тебя к себе,и ты перестанешь жить здесь, со мной, римским затворником, и наблюдать за всемс высоты своего превосходства, что вернешься обратно, станешь искать смертныхутешений – общества, близости к людям, дружбы со смертными, стремиться, чтобыони признали тебя своим, в то время как ты навсегда будешь оставаться чужим!»

«Пандора, ты несешь чепуху».

«Ну и храни свои тайны, гордец, – сказала я. – Но,должна признаться, мне за тебя страшно».

«Страшно? – спросил он. – С чего бы?»

«Потому что ты не сознаешь, что все на свете гибнет, что всена свете искусственно! Что даже логика и математика в конечном счете лишенысмысла!»

«Это неправда».

«О нет, правда. Наступит ночь, когда ты увидишь то, чтоувидела я, только приехав в Антиохию, до того, как ты нашел меня, до этогопревращения, перевернувшего всю мою жизнь.

Ты увидишь мрак, – продолжала я, – мрак до тогонепроглядный, что Природе он неведом. О нем знает лишь душа человека. И ему нетконца. И я молюсь, чтобы в тот момент, когда ты больше не сможешь от негобежать, когда осознаешь, что, кроме него, вокруг ничего больше нет, твоя логикаи разум придадут тебе сил».