Ром клацнул зубами, сжимая челюсти. Задышал часто, выгибая спину, упираясь затылком в стену…

– Все. Я окончательно тронулся умом. Теперь мне не только запахи и голос мерещатся. Осталось дождаться Берта с ружьем.

– Ром, очнись! Ничего тебе не мерещится! Мы приехали! – Крис встала на колени, схватила Ромуальда за плечи, встряхнула несколько раз.

– Кто – мы? – Ром не спешил открывать глаза. Его губы раздвинулись в болезненной ухмылке-оскале.

Кристина вздрогнула, увидев эту клыкастую ухмылку, но не отступила.

– Мы – это я, Кристина, и мой отец! Ты тут что – совсем одичал и счет времени потерял?! Да, к двадцатому мы не успели, приехали двадцать второго. Такое чувство, что ты меня уже похоронить успел мысленно... а вот не дождешься!

– Кри-и-ссс… Кристина моя, сладкая девочка. Иди ко мне, моя несбыточная фантазия...

Оборотень перехватил руки девушки, сжал судорожно их когтистыми пальцами, оставляя на нежной коже вмятины, которые завтра наверняка превратятся в синяки. Резко притянул девчонку к себе, повалил на свою грудь, носом уткнулся в изгиб между плечом и шеей, жадно втягивая ноздрями теплый медово-росистый аромат, зашарил ладонями по спине, ощупывая, сжимая до хруста в ребрах.

– У-у-мм… – альфа растерял последние слова.

Теперь он мог только бессвязно мычать и сдавливать, вжимать в себя податливое мягкое тело. Из груди его рвались стоны болезненного наслаждения.

Кристина не сопротивлялась и не замечала боли от вдавливающихся в тело когтей. Она прижимала к себе голову Рома, гладила и разминала затылок и напряженную, каменную шею мужчины. Потом вдруг склонила голову, поймала зубами пушистое ухо и прикусила его – не до крови, конечно, но наверняка чувствительно.

Альфа замер.

Несколько мгновения сидел неподвижно, и только бурное дыхание выдавало его напряжение. Потом тихо и как-то очень отчетливо произнес:

– Крис?

– Что?

– Отпусти моё ухо. Пожалуйста.

– Что – очухался?

– Вполне.

– Точно?

– Да.

– Ладно. Но и ты перестань меня жмякать, как медведь медовую колоду. У меня уже все ребра болят, – Крис вдруг обнаружила, что Ром почти задушил ее в объятиях.

– Не могу.

– Что не можешь?

– Отпустить тебя не могу. Один раз уже отпустил, хватит.

– Хорошо, не отпускай. Но чуть-чуть ослабить хватку все же придется...

Ром, все так же упираясь лбом в плечо девушки, чуть расслабил руки, мотнул головой, давая понять, что это самое большое, на что он согласен.

– Посиди так, малышка. Мне нужно… еще немного успокоить Руда и вернуть себе нормальный человеческий вид. Если ты попытаешься отодвинуться – у меня ничего не получится. Руд… не верит, что ты пришла, чтобы остаться.

– А ты?

– Я… хочу верить. Но не знаю.

– Так спроси меня.

– Ты пришла, чтобы остаться со мной, Кристина?

– Да.

Ром, уже не таясь и не пытаясь сдерживаться, застонал. Его плечи вздрогнули – раз, другой. Крис сидела, прижатая к сильному телу альфы, гладила его шею и спину и чувствовала ладонями, как трансформируются кости и мышцы мужчины, как исчезает, втягивается куда-то внутрь жесткая волчья шерсть.

Через пару минут Ром поднял голову. Вскинул руки к лицу девчонки, сжал ее виски уже совершенно человеческими ладонями, заглянул в глаза:

– Сейчас я тебя поцелую, – сообщил, внимательно следя за выражением лица любимой.

Кристина не испугалась, не отшатнулась, не отвела взгляд от знакомого и такого любимого лица. Ее нежные ладошки продолжали легонечко сжимать плечи мужчины.

…и Ромуальд рискнул поверить, что в этот раз Крис не оттолкнет его.

Прижался к ее губам, сначала – едва ощутимо, потом – словно ныряя в омут с головой: со всей страстью.

– Родная моя… истинная… Дар Луноликой… – бормотал глухо, задыхаясь, хватая воздух в перерывах между поцелуями.

Кристина отвечала на эти жадные поцелуи и тоже наполнялась жаждой. Сумасшедшей, неутолимой жаждой полного слияния.

– Ты… готова стать моей, Кристина? Согласна обменяться парными метками? – внезапно прервал ласки альфа.

По телу Крис пронеслась горячая волна.

Ромуальд хочет, чтобы она носила на своем теле знак, который навсегда отметит ее как женщину, принадлежащую только ему?

Она… согласна!

Тем более что она поставит Ромуальду такой же! И ни она, ни Ром не откажутся от этих меток, не сотрут их со своей кожи, потому что метки нельзя снять и выбросить, как снимают люди обручальные кольца, отказываясь от всех своих обещаний.

Ром – не откажется. Не сможет. И она, Кристина, не сможет тоже. Да и желания такого у нее никогда не возникнет! Она не умеет предавать тех, кого любит…

– Я – уже твоя, Ром.

– Навсегда.

– Навсегда.

– Я тоже твой, Крис. Весь…

– Я знаю. Идем.

– Куда?

– Туда, где теплее и мягче сидеть.

…или лежать.

Спокойно лежать ни Крис, ни Ром были не в состоянии.

Не размыкая объятий, перебрались на просторную низкую лежанку. Едва упав на нее, снова начали целоваться. В этот раз останавливаться они уже не собирались. Полная близость была необходима им обоим – больше воздуха. Больше жизни.

Даже если бы вокруг начали рушиться стены, если бы крышу сорвало и унесло ветром, а с неба посыпался град – Крис и Ром уже не остановились бы, потому что все, что имело сейчас значение – это горячие руки и жадные губы пары и сплетенные воедино, движущиеся в одном ритме тела, утверждающие своим единением торжество любви.

И когда сладкие содрогания наивысшего наслаждения начали сотрясать тела влюбленных, Ром прикусил чуть заострившимися клыками кожу над ключицей Кристины, оставляя на гладкой бархатистой поверхности неглубокие ранки, и тут же прижал голову любимой к своему плечу:

– Кусай!

…Кристина выполнила этот приказ, ни на мгновение не задумываясь, не пытаясь вычислить, как сильно и как глубоко должны впиться ее клыки в плечо мужчины. Волчица в ней все знала и делала сама, не нуждаясь ни в советах, ни в подсказках.

Зализав друг другу ранки, Ром и Крис обнялись, завернулись в теплую медвежью шкуру и уснули – в нетопленом доме, в комнате с приоткрытой форточкой. Им было тепло в объятиях друг друга.

За окошком тихо пела вьюга, раздавался вой гоняющихся друг за дружкой оборотней, но Кристина и Ромуальд спали, ничего не слыша, глубоким и спокойным сном двух счастливых сердец, наконец-то отыскавших среди бурного моря жизни свое мирное пристанище.