Высокое звездное небо, не характерное для Москвы, казалось, решило сегодня отрепетировать, как оно должно выглядеть в новогодние праздники. Сергей Анциферов вышел на маленький балкончик своей квартирки, закурил и задумчиво уставился на звезды. Улица Большая Грузинская спала. Из комнаты босыми ногами на балкон прошлепала Глаша, завернутая в клетчатое одеяло. Она подошла к Сергею, обняла его сзади и поцеловала в вихрастую макушку. Сергей только что чувствовал себя очень хорошо, но сейчас стал чувствовать себя еще лучше. Он забеспокоился:

– Смешной маленький человечек, зачем ты сюда выходишь голым? Холодно же!

Глафира действительно под одеялом была совершенно голой.

– Я вижу, что ты переживаешь, вот и пришла, чтобы быть с тобой. – Из ее огромных черных глаз куда-то подевались все чертики, и сейчас они были какими-то растерянными, нежными, влажными и очень искренними.

Сергей обнял ее. Обнял сразу все: топорщащееся одеяло, густую копну черных волос, тонкие крепкие загорелые руки – и прижал все это к своей груди.

– Ну, какой из меня Хранитель? Я всего боюсь. А еще я драться, как ты, не умею. – Он попытался пригладить ее непослушную копну волос, но тщетно. Девушка показала остренький носик из-под одеяла:

– Это неправда. Ты очень храбрый. Ты – очень-очень храбрый, иначе я бы тебя не полюбила. А драться… Это все ерунда. Нужна сила духа, а она у тебя – ого-го какая, – задумчиво проворковала она и опять спряталась где-то в одеяле.

– Пойдем, а то действительно замерзнешь. – Сергей потушил сигарету в банке из-под оливок, однажды прилаженной вместо пепельницы на перилах балкона, встал и повлек Глафиру за собой в комнату.

В комнате стоял полумрак, в котором едва различимо белело пятно разложенного и застеленного дивана. Единственным источником света был телевизор, по которому начали показывать новости. На экране появилась искореженная машина, которую под вспышки фотоаппаратов тащил из воды бульдозер, а следом – фотография улыбающегося Хомякова в генеральской форме.

– Ой, Сережа, смотри. – Глафира схватила пульт и сделала звук погромче.

– …дерзкое нападение на российского генерала госбезопасности было спланировано и организовано украинскими боевиками из националистической организации «Правый сектор». Неподалеку от места трагедии была обнаружена визитная карточка одного из боевиков «Правого сектора» и шапочка с прорезью для глаз, которые используют военнослужащие в специальных подразделениях.

– За что его так? – спросил Сергей.

– За то, что проворонил этого Четверикова. Тот десятилетиями исследовал зеркала, подобрался близко к тайне, а Хомяков принимал его просто за чокнутого профессора-маньяка и все.

– А что же он так долго терпел этого профессора, ведь знал же, что тот зеркалами занимается? – Сергей поцеловал Глафиру в нос и уложил на диван.

Девушка потянулась всем своим стройным загорелым телом, потом подперла голову кулачком и задумалась.

– Я ведь про этого Александра Валентиновича ничего не знала. Хранители не знают друг друга, только нескольких человек, с кем вместе учились… Но мне кажется, что Хомяков сам хотел раскрыть секрет зеркал, что нам делать строжайше запрещено. Он курировал разные исследования и все время искал секрет амальгамы. Хотя, я думаю, этот секрет давно утрачен. Но что-то ведь есть? Мы же что-то охраняем!

– Понятно что. Масонскую ложу твою. – Анциферов усмехнулся. – Конечно, приятно твоему Совету Десяти немножечко порулить миром!

– Нет, Сережа, здесь все глубже. Они миром руководят, сверяясь с какими-то данными, ведут этот мир, согласно какой-то дорожной карте, понимаешь? Отсюда все эти пересечения во времени и знание будущего. Я тебе покажу, мы еще приедем с тобой в Венецианскую лагуну, ты увидишь мой остров. – Глафира прижала к себе Сергея и улыбнулась в темноте. – Я покажу тебе, где я выросла…

– Интересно, наверное. А что, ты своих родителей совсем не помнишь? – Сергей приподнялся на локте и взглянул в любимые глаза.

– Нет. У меня никогда не было никого родного, понимаешь? А теперь есть. – Глафира еще раз улыбнулась, и они перестали говорить. Было слышно только прерывистое дыхание, скрипел старенький диван, руки, ноги, все каким-то невообразимым образом переплелось, сжалось, задышало и задвигалось.

Потом они беспомощно лежали на простыне, не в силах пошевелиться, ошарашенные глубиной чувств, в который раз уже раскидывающейся перед ними всей своей непостижимой бездной и каждый раз так, как будто впервые. Сергей попробовал пошевелиться, но тут же был схвачен в суровый замок крепкими Глашиными ногами. Она обняла его одновременно руками и ногами и прижалась к нему так сильно, что выход был только один: передвигаться по комнате вместе с ней. Сергей попробовал это сделать, потом передумал и опять упал на диван.

– Ну, что ты опять, в третий раз, хочешь пойти на свой балкон курить? – Глафира смешно сложила губы в трубочку, показывая, как он курит.

Сергей засмеялся:

– Нет, уже не хочу. Я хочу с тобой…

– А что ты хочешь со мной, глупый. – Она приблизила свои глаза к его глазам, дважды взмахнула ресницами, и Сергею на секунду показалось, что он попал в какой-то удивительный планетарий, в котором ему предстоит изучить целую вселенную, с мириадами звезд и галактик.

– Я хочу с тобой… все… – Сергей зажмурился – так кружилась голова от этой мерцающей вселенной.

– Я знаю, мой хороший, я чувствую это, – прошептала Глафира ему на ухо. – Не бойся, Сережа, все будет хорошо. Я и так знаю, что ты ничего не боишься. А все остальное просто не имеет никакого значения…

Сергей хотел было возразить, сказать, что есть еще много всего, что, наверное, имеет значение, но потом подумал и решил, что права эта удивительная девушка. Чего уж там, действительно, когда она рядом, все остальное не так уж и важно.

Глафира на секунду ослабила захват, протянула руку к своей одежде, что-то оттуда достала и вложила ему в ладонь:

– Вот, держи. Это тебе передал Мастер. Он сказал, что, как только увидел тебя, сразу понял, что ты будешь с нами. – Она подумала и добавила: – И я тоже так сразу подумала. Сама не знаю почему. – Глафира вдруг прекратила сжимать руками и ногами его тело, откинулась на подушку и замолчала.

Сергей разжал пальцы. На ладони лежал тяжелый старинный медальон. Изображенный на реверсной стороне крылатый лев держал в одной лапе меч и был совершенно бесстрастен.

Таким же бесстрастным взором смотрел сейчас в глубь далекой лагуны его старший собрат, оберегая покой вверенного города. И ничто не могло его потревожить: ни крики сошедшего с ума подполковника КГБ, ни полный ужаса предсмертный взгляд советского диктатора на полу кунцевской дачи, ни конвульсии престарелого венецианского дожа на фоне пылающего Константинополя, ни далекие, отражающиеся в водах лагуны огоньки острова Мурано, где в аду подвалов стеклодувных мастерских при помощи древней амальгамы создавалось великое зеркало для будущих правителей Земли.