class="p1">— Соронвэ! — ахнул Фаланд. — Что случилось? Ты их видел?

— Нет. Не видел, — глухо ответил Соронвэ. — Я попал в подземелье, и там были какие-то порченые люди. А Хириэли я не видел. И Эленнара не видел. Кто-то из этих порченых истошно завопил, я его рубанул по лицу и бросился в какой-то коридор. Тут начался вой, откуда-то выбежали еще люди, и все с оружием. С запрещенным. Ну… — Соронвэ перевел дух и продолжил уже несколько более связно, — я метнулся в какой-то зловонный чулан. Там еще в углу была белая чаша. И запах, как будто иркуны на пол гадят. А те порченые, слышу, уже все комнаты подряд обшаривают. Ну, я не стал дожидаться, пока меня найдут, заперся изнутри на задвижку и начертил знак Обратного Пути.

— Где ты был? — быстро спросил Фаланд. — В подземелье? Ты окна там видел?

— Постой, Фаланд, давай по порядку. Окон я там не видел, это действительно подземелье, и, скорее всего, очень глубокое. Стены чугунные, потолок — тоже. Но ни Эленнара, ни Хириэли там нет. И, по-моему, их там никогда и не было.

— Но в таком случае где же они? — обращаясь более к самому себе, спросил Фаланд.

Четыре танкиста… и ни одной собаки

— Смотри, смотри! Памятник! — крикнул Эленнар.

Огненный шторм превратил дома по обе стороны улицы в кучи раскаленного шлака. Но черный базальтовый обелиск, прямой и узкий, как лезвие трехгранного штыка, по-прежнему возвышался посередине.

— Партизанская улица! — ахнула Хириэль, с усилием налегая на левый рычаг. — Поворачиваем!

Партизанская… Берзиня… Рокоссовского… Хириэль не узнавала знакомых с детства мест. Все было переломано, искорежено, сожжено, и лишь немногие уцелевшие приметы — базальтовый обелиск, угол бетонного забора, посиневшие от огня рельсы подъездных путей Института ядерных исследований — могли еще указывать дорогу.

И повсюду валялись странные обугленные бревна. Толстые и короткие — сантиметров по семьдесят — они попадались на каждом шагу.

«Странно! — думала Хириэль. — Почему это столько бревен, а трупов нет?»

Внезапно она поняла, что это и есть трупы. Ей стало плохо, к горлу подкатил тошнотворный ком. Но надо было идти вперед — и Хириэль вновь прильнула к окулярам прибора ночного видения.

Проплыл мимо обгорелый остов «Старого замка». Чуть подальше еще один — когда-то это была школа. Высокие здания неподалеку защитили ее от ударной волны — и превратились в кучи тлеющего мусора. А то, что не рассыпалось вдребезги, уничтожил огонь.

Танк осторожно переполз через завал и остановился у разрушенного четырехэтажного дома.

— Ну что? — спросил Эленнар по внутренней связи. — Пойдешь?

— Пойду. А ты сиди на броне и смотри. Только маску надень.

Эленнару совсем не хотелось надевать на лицо ту резиновую морду, которую протянула ему Хириэль, но, справедливо рассудив, что она знает лучше, он подчинился.

Хириэль между тем уже поднималась по завалу. Третьего и четвертого этажей не было, они обвалились, и там, где когда-то была ее комната, теперь не осталось ничего.

Внезапно она остановилась. Фонарь в ее руке высветил между разбитых кирпичей погнутую люстру — покореженную, без плафонов, но такую знакомую… Сколько лет эта люстра висела у нее над головой!

Хириэль стиснула зубы, но слезы продолжали капать на противогазные стекла.

— Дура! Дура неповитая! — бранила она себя. — Ты что, в детство захотела вернуться, да? Да? Думала, вернешься, а твой дом стоит целехонький и ждет тебя? Да? А хрен-то! Хрен-то!

А слезы продолжали капать, и, казалось, где-то над головой зазвучал горький и светлый гитарный перебор…

Спокойно, дружище, спокойно,

У нас еще все впереди.

Пусть шпилем ночной колокольни

Беда ковыряет в груди,

Не путай конец и кончину…

Хириэль выронила покореженную люстру. Что это? Откуда? Ведь здесь же… некому петь!

А! Вот оно! Вентиляционная труба!

Сорвав противогаз, она крикнула в черную дыру:

— Эй! Где вы?

— Мы здесь! Здесь! — донеслось оттуда.

— Где «здесь»?!

— В подвале! Мы в подвале!

— Держитесь! Я сейчас! — крикнула Хириэль.

Ага, вот: относительно целый балкон. На него… оттуда в комнату… Боже правый! Нет-нет… не гляди… не стоит на это глядеть, лучше поищем дверь на лестницу… так, отлично. И лестница даже не очень разрушена.

Где находится вход в подвал — Хириэль помнила прекрасно. Не год и не два прожила она в этом доме, и ее ноги помнили здесь каждую ступеньку. Наверное, ей не нужно было бы даже и фонаря, что плясал сейчас в ее правой руке, если бы не… Стой!!

Лестничную площадку первого этажа прорезала насквозь зловещая трещина. Ступать на нее можно было бы только в самом крайнем случае.

А, впрочем… перила кажутся крепкими. Вот так. И вниз, в подвал. Мм! Ну что ты будешь делать!

Треснувшая лестничная площадка осела вниз и намертво зажала металлическую дверь. Ч-черт, всего какой-то сантиметр…

— Эй! В подвале! Вы живы? Я здесь! — крикнула Хириэль.

— Живы! — отозвались сразу два голоса.

— Отойдите в стороны! Будут брызги!

Хириэль вновь достала кинжал, и по клинку его зазмеились голубые молнии.

Так. Верхняя петля… теперь нижнюю!

— Эгей! А теперь толкните дверь чуть вперед и влево!

Металлическая створка со скрежетом отодвинулась в сторону.

— Алиса! Ты?!

— Дядя Костя! — ахнула Хириэль.

Уже не год и не два никто не называл ее детским именем. Да, наверное, и художника Седунова в последние годы все чаще называли Константином Михайловичем…

— А я так и знал, что кто-нибудь из вас за мной придет, — возбужденно говорил Седунов. — На чем приехали-то? На танке? Колоссально! С армии на танке не ездил. Катя! — крикнул он в глубину подвала. — Пошли ящик выносить! Вот как чувствовал, — продолжал он, обращаясь к Хириэли, — все картины неделю назад сюда вот, в мастерскую, перенес.

Полтора часа каторжного труда ушли на то, чтобы разобрать завал перед подъездом, вынести наружу громадный ящик с картинами и закрепить его на броне — в люк он не пролезал никаким способом.

— Ф-фу, славно поработали, — выдохнул художник, срывая с себя противогаз и захлопывая крышку люка. — Карта-то у нас есть? Гм… — задумчиво произнес он, вглядываясь в причудливое сплетение синих эллипсов. — Насколько я понимаю во всей этой тарабарщине, вот эта зона от радиоактивного заражения свободна.

— За-хо-лустово… Вос-кре-сен-ское… — прочла по складам Хириэль. Латинские буквы почему-то никак не желали складываться в русские слова. — Воскресенское?! Да ведь там же у Гали Иноземцевой был дом!

— Постойте! Иноземцева? — ахнул Седунов. — А Сергей Иноземцев, который осенью в деревню жить уехал, это, случайно, не ее родственник?

— Точно, это ее брат. Так они в деревню жить