– И так добивают, вы еще не заметили? Ничего особенногоне произойдет, к счастью. Мы не увязли в западной помощи, инвестициях,обязательствах. Так что даже полное прекращение контактов нам ничем неповредит. А до военной угрозы дело все же не дойдет.

Он говорил уверенно, но сердце мое сжалось. Как раз и можетдойти, ибо танковые соединения уже стягиваются к Рязанской области, черездвенадцать дней – учения, маневры, от иностранных наблюдателей не будет отбоя.А после маневров, когда чужаки отбудут, а войска вроде бы на отдыхе, все иначнется…

– Не дойдет, – ответил я с уверенной улыбкой.

Каганов взглянул остро, зрачки чуть расширились, я раздвинулгубы еще шире, показывая президентскую улыбку, лицо страны, что медленно, ноуверенно выкарабкивается из тяжелейшего кризиса.

Убийло сидел грузный, оседающий под своим весом в кресле,как тающий снеговик. Глаза остро поблескивали из-под тяжелых век, седыекустистые брови стояли дыбом, длинные и толстые, признак перехода в очереднуюгормональную стадию.

– Какое решение правильно? – спросил онзадумчиво. – Сразу хочу заверить вас, господин президент, что я твердо… идаже весьма, на стороне тех, кто жаждет Россию сохранить. И самих русских какнацию. Я не верю, что их растворение среди более «передовых народов» большедаст человечеству, чем их сохранение. Тем более что в передовые записывают нестраны с высокой культурой, а заокеанскую империю, похожую больше натиранозавра-рекса или, чтобы быть более понятным, на Годзиллу с ее мощью и ееже уровнем интеллекта. А сама культура у этой заокеанской Годзиллы как раз нижеплинтуса. Но я не уверен, что силовое решение лучше…

– Почему? – спросил я враждебно. – Ведьпонятно же, что кобызы намного жизнеспособнее!

– Согласен, – ответил он. – И приблагоприятных условиях… А сейчас они к ним очень благоприятные, кобызы заселятвсю Россию. Но это случится через десятки, если не через сотню лет. За это времямного воды утечет. Может случиться и такое чудо, что среди русских сновавызреет пассионарный толчок.

– Маловероятно, – отрезал я.

– Маловероятно, – согласился он. – Могутвмешаться и другие факторы…

– Какие?

– Не знаю, – ответил Убийло честно. – Что-нибудьиз неучтенного. Но рассмотрим другой вариант, силовой. Мы разом ликвидируемугрозу, однако устрашенный и возмущенный таким зверством Запад тут же призоветк крестовому походу на Россию. А мы сейчас не в силах пока что отбиться и отворобьев. И может случиться так, что вместо долгой жизни России мы самиукоротим ей век.

Я задумался, вопрос непрост, я сам над ним думал не раз, ноУбийло всего лишь сформулировал мои опасения в присущей ему четкой манере.

– Не знаю, – ответил я. – Я руководствуюсьтолько ощущением. Ощущением, инстинктом. На мои земли напали, я должен ихзащищать. И что с того, что напали без конного войска, без танков, вторжениябронетранспортеров? Враг захватил плацдарм, укрепляется, туда уже хлынули оченьразные ребята. Я должен немедленно опустить рога к земле и ринуться вперед,защищая оставленное сзади стадо. Если же оставить кобызов в покое, тодальнейшая история России будет постоянным отступлением, гниением, догниваниеми жалкой смертью. Сейчас все только говорят о вымирании русской нации, новсякий уверен, что все поправимо в любой момент, что всегда можно крутоповернуть штурвал и начать победно размножаться, причем – непьющими,некурящими, забывшими про наркотики… Если же кобызы останутся, то Россия увидитсвою смерть наглядно. И убедится в ее неизбежности. Тогда вымирать будет несотню лет, даже не десятки, а все завершится в ближайшее десятилетие.

Он тоже слушал с напряженным вниманием, кивал, иногда вовзгляде появлялся протест, но погасал, на выразительном лице быстро сменялисьпротиворечивые выражения.

– Боюсь, что вы правы, – признал он снеохотой. – Очень не хотелось бы.

– Подумайте, Андрей Каземирович, – сказаля. – Мне очень хотелось бы склонить вас на сторону жестких действий.Честно говоря, это не для посторонних ушей, как вы понимаете, уже созданчрезвычайный комитет. Вас тоже записали членом.

Он скривился:

– А что, не было авторучки?.. Ну ладно, что в этомкомитете? Не люблю групповух. Демократы, увы, вечно норовят сачкануть. Да ислишком они… мягкие. А мир совсем не мягкий, господин президент! Вы давно невидели фанатов футбольных или хоккейных клубов? Когда это было, чтобыустраивали побоища? А теперь на охрану стадионов стягивается вся городскаямилиция, скоро солдат с примкнутыми штыками будем вызывать из ближайших частей!Агрессия, дорогой Дмитрий Дмитриевич, агрессия, а не просто растущеераздражение. Если фанатов не остановить у стадиона, они разобьют по дороге всевитрины, автомобили, сожгут, перевернут, изломают все, что не в состоянииубежать с их дороги! Это ли вам не беспричинная агрессия в чистом виде, которойнужно только искру, чтобы выплеснулась на все окружающее?

Каганов кивнул:

– К сожалению, вы хоть и уходите от чистых идейдемократии, но вы… правы. Когда я вижу этих парней после футбольного матча, явижу весь наш мир. И приверженность «Спартаку» или «Локомотиву» ни при чем. Каки ваххабитизму… Нет, конечно, и фанаты «Спартака» скажут, что они раздосадованыпроигрышем своей команды, как и у ваххабитов есть что сказать, но скажитеположа руку на сердце, разве такое было возможно?

– Вы, надеюсь, одобряете мои меры?

Он поморщился, сказал с великой неохотой:

– Вы-то при чем? Вы тоже лишь функция, как говорил одинвеликий… Вы готовы устроить резню, лишь отвечая потребностям общества.Человечества как организма! Несмотря на кровавость, я полагаю, что это пока чтоединственный путь очищения вида. Как в старину спасали человека, пуская емукровь. Более того, скажу еще более неприятное: если провести такие кровавыечистки по всей планете, где расплодился человек, то удастся избежать БольшойРезни, когда человек, долго связываемый цепями морали, религии, законов,наконец-то разорвет их, как Фенрир, и…

Я вздохнул, вспомнил мрачные пророчества скандинавских саг.

– И кончится мир. Вообще.

Для совещаний по военным вопросам отведен зал на цокольномэтаже, очень удобный, просторный и странно уютный, несмотря на присутствиекомпьютеров и большого плазменного экрана. Стены по старинке увешаны картами,хотя я предпочитаю жидкокристаллические экраны, их можно выращивать практическилюбого размера, а изображение легко масштабировать от общего взгляда из космосана планету до заглядывания оттуда же из космоса в глубокие вырезы на платьяхкинозвезд и жен приятелей.

Мой стол посредине, а остальные будут сидеть как за стойкой бара:рядышком, только вместо коктейлей перед каждым экран монитора.

Двое техников готовы предоставить таким лохам, как мы, любыекомпьютерные данные, стенографист будет записывать разговоры… не понимаю, естьже диктофоны, ах да, здесь же такие помехи, что любая запись исключена,молчаливая Ксения вытирала чашки и посматривала пытливо.