Внизу, под ногами, глухо раздались пулеметные очереди. Не было понятно – бил пулемет Крэйга или это враг встретил во всеоружии самонадеянных чужаков? В любом случае шансов выбраться обратно наверх уже не было.

Вскоре он понял, что зря привязал к ноге тяжелые баллоны: проклятый пневмомет тянул его в пропасть, как камень на дно мутного водоема. Цепляться за шершавые стенки становилось все тяжелее, он сползал вниз, рискуя сорваться. Наконец, нога скользнула по какому-то маслянистому сгустку, пальцы рук поймали пустоту – и он рухнул вниз, увлекаемый тяжелым грузом.

– А-а-а!!!

Его вопль глухо потонул в узкой шахте перископа. Почему-то последней мыслью падавшего в никуда парня была не промелькнувшая перед ним в сжатом варианте насыщенная событиями жизнь, а тупой вопрос: «зачем перископу такая толстая труба?»

Падение оборвалось столь же внезапно, как и началось. Баллоны под ногами грохнулись о какое-то препятствие, снеся его и пробив путь падающему телу. Книжник еще успел отчаянным движением рук затормозить падение.

… И вывалился в ярко освещенное помещение, заполненное стонами и хрипом. Болезненно приземлившись рядом со злосчастными баллонами, Книжник судорожно вцепился в упавший вперед него арбалет и, вскинув оружие, оглядел помещение поверх прицельной планки.

Первое, что он увидел – это развороченный раструб перископа, из которого он только что выпал. Характерный оплавленный срез носил след кругового движения меча, обрубившего блок с наблюдательной оптикой, что валялся рядом грудой бесполезного металла. Оставалось надеяться, что оставшиеся перископы функционируют нормально.

И только после этого Книжник увидел несколько неподвижных тел в черной форме, обильно истекающих кровью. Кое-кто из находившихся здесь термитов был еще жив и стонал от боли. Над телами с мечом в руке стоял Зигфрид. Видимо, решив, что дело сделано, воин отправил меч назад в ножны.

– Ловко ты их! – заметил Книжник.

– Это не я, – отозвался Зигфрид. – Его работа.

Кивнул на Крэйга. Тот бережно поставил на бетонный пол пулемет со все еще дымившимся стволом. Книжник тут же заметил усеявшие пол гильзы. Какая-то характерно зазвенела, отброшенная ногой Зигфрида.

В руке термита появился пистолет. Несколькими выстрелами он добил раненых. И спокойно сунул пистолет за пояс за спиной. Подняв на спутников спокойный взгляд, сообщил:

– Вот мы и в Штабе.

Произошедшее поразило Книжника в самое сердце. И, признаться, поразило неприятно. Не то чтобы он жалел убитых врагов. Будучи принципиальным противником любого убийства, семинарист понимал: вряд ли бы сами термиты пощадили проникших в Штаб чужаков. Его поразило, что этих ребят уложил свой же – будто не было между термитами боевого братства, словно ему ничего не стоило предать своих же и перечеркнуть свою термитскую сущность. Может, сердце Крейга ожесточила смерть матери… Но это было слабое объяснение.

Неправильно это было. Не по-кремлевски, что ли.

Подумав так, Книжник как будто пелену с глаз снял. Ведь несмотря на единую цель, Крэйг оставался для него выходцем из чуждого мира, с чуждым культурным кодом, с чуждой моралью.

Крэйг плоть от плоти оставался врагом. И лишь на время их дороги слились – с тем, чтобы вскоре разбежаться или, чего нельзя исключать – пересечься на каком-то смертельном перекрестке.

Прогнав эти мысли, парень осмотрелся. Не так он представлял себе Штаб, этот мозговой узел противника. Почему-то ему виделись стройные ряды столов с разложенными картами и склонившимися над ними подтянутыми офицерами. На стенах должны были сиять огромные экраны, отражающие передвижения войск или же тех самых боевых мутаботов.

Хотя оснований для таких фантазий у него не было. Откуда взяться высоким технологиям в этом мрачном подземелье, если таковые давно потеряны наверху? Наверное, страшные разрушения на месте Кремля, представшие взглядам семинариста и последнего воина вестов, сами собой вызвали в воображении образ непобедимого, многократно превосходящего противника с неограниченными возможностями. И уже не имело значения, что руины Кремля, скорее всего, просто плод больного воображения под воздействием Поля Смерти – страх перед надвигающейся из-под земли угрозой был сильнее логики.

В действительности Штаб напоминал скорее мрачный бункер времен Второй Мировой войны. И технологии здесь использовались простые, зато куда более доступные и надежные. Приземистые бетонные своды коридоров и камер создавали сложную систему помещений, разделенных массивными железными дверями. Эти двери, видимо, должны были запираться в случае нападения и разделять помещения Штаба наподобие герметичных отсеков подводной лодки. По существу весь Штаб напоминал субмарину, отчего-то погрузившуюся в толщу земной коры. Вдоль стен под потолком шли ряды толстых кабелей – видимо, электричество и связь. Столы с картами тоже имели место. Правда, не сразу становилось понятно, что это – именно карты. Под землей явно наблюдался дефицит бумаги, и карты наносились на плоские глиняные таблицы в металлических рамках. Впрочем, нанесенные на глину схемы выглядели вполне прилично и были отлично видны под ярким освещением ламп, видимо, тоже местного производства.

На стенах висели допотопного вида телефоны с массивными трубками и выходящими из них толстыми проводами, заимствованными, очевидно, из проводки тоннелей метро. В отдельно стоящих столах мигали лампочки – каждая над табличкой с непонятными надписями и аббревиатурами. В углу имелся стенд с рядком оружия местного же изготовления. Покрываясь испариной, семинарист подумал: их спасла внезапность и полная неожиданность атаки, откуда враг не ждал ее совершенно. Иначе в лучшем случае штабисты успели бы запереть гермодвери между помещениями, в худшем – добрались бы до оружия и укокошили незваных гостей. Или же просто вызвали помощь.

На одной из стен Книжник заметил широкую стеклянную панель со схематичным изображением на ней, в котором он с екнувшим сердцем узнал Кремль. Многочисленные стрелки, направленные в сторону стен, ворот, башен, сложные тактические обозначения не вызывали сомнений: в этом месте вряд ли готовились к дружественному визиту в родной дом Книжника.

Были здесь еще какие-то непонятные устройства – они мигали огоньками, потрескивали, стучали какими-то невидимыми частями. Возможно, это были устройства связи. Или управления какими-то удаленными механизмами.

И, наконец, перископы. Мощные железные трубы, уходившие в бетонный свод, не могли не вызвать уважения. Выходит, эти штуки давным-давно уже торчали из недр, наблюдая за Кремлем, а кремлевские даже не подозревали о том, что за ними внимательно следят враждебные взгляды.

Не сговариваясь, Книжник и Зигфрид припали к окулярам, торчащим из основания уцелевшего перископа.

Семинарист поймал себя на том, что ощущает ободок окуляра закрытым глазом. Это было немного страшно – открыть глаза. Нет – страшно по-настоящему. Не было больше никакой дополнительной отговорки, нельзя было уже кивнуть на Поле Смерти или собственное воспаленное воображение. То, что он увидит – то увидит. Это и будет единственная и окончательная правда. Как приговор, который не подлежит обжалованию.