Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До пятого класса у нас была учительница Лидия Сергеевна.
«Лида с плоскими ногами», – говорил мой одноклассник Володя Белов. Ноги у нее в самом деле были не то чтобы тонкие, а именно какие-то плоские. Она всегда была в длинном синем платье сарафанного фасона, а под него поддета либо белая, либо в мелкий цветочек шелковая блузка. Она была высокая, стройная, абстрактно-красивая, если можно так выразиться: с правильным сухим лицом и большими, умными глазами, с темными, слегка вьющимися волосами. Мне она казалась злой если не старухой, то злой тетенькой. Хотя на самом деле ей, наверное, было едва-едва тридцать лет, а может быть, и меньше. Лет через двенадцать, когда мне было уже двадцать два, я пришел совсем в другую школу забирать свою сестру-первоклассницу Ксюшу. Вдруг в коридоре меня окликнули: «Драгунский, ты ли это? Узнаешь?» Я обернулся и действительно узнал – это была Лидия Сергеевна. Стройная, миловидная сорокалетняя дама. У меня на минутку в уме сварганился полуприличный сюжет на эту тему. Но как сварганился, так и растворился. Хотя и в самом деле – мне двадцать два, ей сорок, почему бы и нет?
А тогда она была нашей классной руководительницей, и не только. Я пришел в эту школу в третий класс, а в те годы начальная школа длилась четыре года, и поэтому третий и четвертый классы Лидия Сергеевна была нашей единственной учительницей. Она тоже говорила с нами гулким педагогическим голосом. Любила объяснять то, что в школьную программу, в общем-то, не входит. Например, читает девочка из Некрасова про Деда Мороза. Знаменитые строчки – «Богат я, казны не считаю, а все не скудеет добро». Лидия Сергеевна тут же перебивает: «А вот скажи, сколько твои мама с папой зарабатывают в месяц? А твои? А ваши?» – оборачивается ко всем нам. Мы что-то начинаем вспоминать. И дальше она заводит длинный разговор о том, сколько денег в семье уходит на еду, на одежду и даже на квартирную плату, хотя в то время квартплата была совсем маленькой и для большинства практически незаметной. «Вот видите! – говорит Лидия Сергеевна. – Это только в сказках Дед Мороз казны не считает. А в жизни приходится считать очень внимательно». Наверное, это было очень полезно в смысле подготовки к сложностям будущей жизни – но ужасно скучно и как-то обидно. Сказка куда-то улетучивалась.
Или, например, в каком-то рассказе из хрестоматии написано: «Ел так, что за ушами трещало». Лидия Сергеевна тут же говорила, что если у кого-то из нас при еде вдруг затрещит за ушами, надо срочно идти к врачу. Еще рассказывала разные вещи про пищеварение и даже про жевание. «Мы измельчаем пищу зубами, – говорила она, – смачиваем слюной, а потом глотаем». У нас в классе была девочка Лида, тезка учительницы, прямо скажем, невеликого ума, чем-то похожая на Женю Сморчкова из прежней моей школы. Услышав этот рассказ, Лида воскликнула: «А я не смачиваю! Я прямо так глотаю!» А когда Лидия Сергеевна объясняла роль печени в пищеварении, что, дескать, если печень плохо работает, то пища не переваривается, Лида спросила: «Значит, если яблоко съешь, прямо целиком его выкакаешь?» Но мы не смеялись над Лидой. Мы, наоборот, были ей очень благодарны, что она заставляет Лидию Сергеевну долго объяснять, что прожеванное яблоко уже никак не выкакается целиком.
Но такие веселые эпизоды случались редко. Лидия Сергеевна, несмотря на всю «педагогичность» своего облика, могла и хлопнуть книжкой по столу, и покричать. Не так, как Раиса Ивановна, но все-таки. Например, мы выискивали однокоренные слова. «Работать – рабочий, работа, заработок». Кто-то сказал: «раб». «Это плохое слово! – возмутилась Лидия Сергеевна. – У нас в СССР нет рабов!» А когда Вова Белов на слово «висеть» предложил «виселица», гневу ее не было предела. Тем более что Вова недавно побывал в Польше, отец у него был дипломат. «По заграницам наездился! – кричала Лидия Сергеевна. – Насмотрелся!» На перемене мы обступили Вову: «А ты правда за границей видел, как на виселице вешают?» – «Дура она!» – мрачно сказал он.
А со мной была ужасная история.
Мы, конечно, все были октябрятами, носили красные звездочки с Лениным в виде кудрявого мальчика. Но Лидии Сергеевне этого, очевидно, показалось мало, и поэтому она ввела дополнительные октябрятские отличия. За хорошие отметки, за дежурство в классе, за поведение и за что-то там еще октябренку, то есть школьнику третьего класса, вручался специальный значок. Он был похож на уменьшенную копию значка лауреата Ленинской премии – маленькая красная колодочка и небольшой кружочек с профилем вождя. У меня было целых три таких медали. Но однажды во время какого-то сбора, когда мы несколькими классами стояли в актовом зале, наша компания расхулиганилась. Мы хихикали, шептались, а под конец и вовсе стали стреляться жеваной промокашкой из трубочек от шариковых авторучек. Лидия Сергеевна ни слова не сказала во время сбора, потому что там что-то вещала директриса, кого-то в очередной раз принимали в почетные пионеры, шла какая-то советская детская официальщина. Но зато когда мы вернулись в класс, вот тут Лидия Сергеевна дала себе волю. Она вытащила нас, пятерых главных хулиганов, и меня в том числе, к своему столу и стала на нас орать. Я не помню, что именно она нам вменяла в вину, но она обозвала нас антипартийной группой. Антипартийную группу, дорогие читатели, публично разоблачили и заклеймили в советской печати всего лишь в 1957 году, то есть каких-то три года назад, поэтому в памяти это было еще свежо. Надо сказать, что среди всей этой нашей группы отличник и паинька был всего один – я, остальные – среднего поведения и успехов. Лидия Сергеевна, размахивая перед нашими носами своей красивой и изящной, как я сейчас понимаю, рукой, сказала: «А вот вы – настоящие (и дальше ее палец утыкался по очереди в каждого из нас) Молотов, Маленков, Каганович, Булганин (честное слово, не помню, кому выпало стать Кагановичем в этой компании). А ты (ее палец уткнулся мне в грудь), а ты – настоящий примкнувший к ним Шепилов. И за это вы исключены из октябрят. А ты, Шепилов, то есть Драгунский, лишаешься своих медалей». И Лидия Сергеевна собственноручно сорвала со всех нас