Они по несколько раз проверяли каждого из тех, кому звонилБондаренко. В четыре двадцать им сообщили, что он умер, не приходя в сознание.Положение становилось отчаянным, и Демидов предложил пройти в комнату, гдесовещался штаб, созданный для освобождения заложников.

— Прилетел министр иностранных дел, — сообщил Демидов. —Говорят, у нашего мэра давление подскочило до двухсот. Представляешь, какую емусвинью подложили, поручив руководить штабом. И только потому, что захваченныеребята прилетели на юношеские игры стран СНГ по личному приглашению мэра. Какбудто он должен за всех отвечать.

— Это бремя лидеров, — вздохнул Дронго. — Бремя, которое онисами на себя взвалили.

К половине пятого стало ясно, что никто не знает, сколькосообщников у Кошкина и как они вооружены. В ФСБ до сих пор не понимали, как имудалось проникнуть в салон автобуса. Высказывались разные версии, в том числесовершенно фантастические — высадка из вертолета. Дронго и Демидов вошли вкомнату, где проходило совещание, уже четвертое по счету.

По старой «советской» привычке никто из присутствующих нехотел брать ответственность на себя. И поэтому никто не желал приниматьрешения. Никто, кроме Дронго. Но он терпеливо стоял в стороне и ждал, чтоскажет азербайджанский министр иностранных дел, только что прилетевший вМоскву.

Министр был молод. Более того: для восточной страны он былнепозволительно молод. Ему не исполнилось и сорока, что являлось одновременно иплюсом, и минусом. В любом другом государстве столь молодой министр мограссчитывать на благожелательное к себе отношение. Но в восточной стране, гдежизненный опыт и почитание старших — высшие добродетели, занимать стольответственный пост в столь молодом возрасте не столько почетно, сколько опасно.

Министру приходилось постоянно доказывать всем, в том числеи самому себе, что выбор Президента был правильным. Приходилось постояннодержать себя в узде, сдерживать свои эмоции. И проявлять максимумизобретательности, чтобы удержаться на столь ответственной должности, ведькандидатов на кресло министра было предостаточно. Все это молодой министрпрекрасно понимал. Он представлял, сколь желанной может быть любая его ошибкадля многочисленных недругов, поэтому делал все возможное, чтобы избежатьоплошностей. Сейчас он сидел мрачный, хмурый, предпочитал общаться только сроссийским и азербайджанским министрами внутренних дел.

— Террористы потребовали в самолет двоих людей — длягарантии, — сообщил министр внутренних дел России. — Мы собираемся отправить кним полковника Демидова. Кто пойдет от вас?

— Мы подумаем, — ответил министр. — Когда нужно ихотправлять?

— Через час. В половине шестого должен быть готов самолет,десять миллионов долларов и два наших заложника, согласившихся лететь вместе стеррористами. Это — не считая экипажа. Вы должны предоставить этому человекустатус своего представителя. А мы в оставшееся время будем решать: уступатьтеррористам — или все-таки попытаться освободить заложников.

— Мы предоставим нашего заложника, — сказал министр.

К нему неожиданно подошел Дронго. Они давно были знакомы —двадцать два года назад вместе учились в университете, дипломат на восточномфакультете, а Дронго — на юридическом. Дронго казалось, что сверстник, ставшийминистром, лучше его поймет. Но он забыл о том, что высокая должность портитлюдей. А на Востоке, где должность дает еще и большие деньги, портит вдвойне.

— Отправь меня, — сказал Дронго. — Дай мне статусазербайджанского представителя. Я сумею реально оценить ситуацию.

— Не сходи с ума, — нахмурился министр. — У меня, знаешь,таких добровольцев сколько?.. Моя позиция всегда неизменна — все делать позакону.

— Это не тот случай, — убеждал министра Дронго. — Я прошутебя, дай мне статус. Будь человеком. Ведь там решается судьба детей. Неужели тыне можешь понять: сейчас решается очень многое. А я сумею обезвредитьпреступников. Ты же знаешь меня столько лет… Разреши.

— Если ты придешь ко мне пить чай, то можешь заходить влюбое время. А насчет статуса не проси. На меня, знаешь, какое давление оказываютсо всех сторон. А я все время должен держаться. Моя позиция…

— Чихал я на твою позицию! — вспылил Дронго. — Слушай менявнимательно.

Один человек уже погиб. Нужно сделать все, чтобы он оказалсяединственной жертвой. Я тебя очень прошу: разреши мне пойти на переговоры. Даймне статус.

— А кто ты такой? — разозлился министр. — Почему я долженпредоставлять тебе статус нашего представителя? Ты же знаешь моего старшегобрата. Так вот, если бы он сейчас просил меня о том же, то я бы и ему отказал.Почему он должен лететь в этом самолете? Или ты? Моя позиция неизменна. Комуполагается, тот и полетит, а кому не положено…

Он не договорил. Дронго понимал, что министр просто боитсяза свое место.

Боится выйти за рамки предписаний, потому что думает преждевсего о собственном благополучии.

В комнату вошел ректор бакинской консерватории, находившийсяв эти дни в Москве. Накануне он взял билет на самолет, собираясь лететь в Баку.Но, узнав о захвате автобуса, сдал билет и настоял, чтобы его пропустили в штабпо руководству освобождением заложников. Это был всемирно известный пианист,композитор, лауреат многих международных премий, успевший стать одним из самыхмолодых народных артистов Советского Союза.

— Извините… — сказал он, обращаясь к министру. — Я узнал обэтом ужасном злодеянии и не смог улететь. Если вы разрешите, я пойду ктеррористам и предложу им себя вместо детей. Или пусть отпустят хотя бынекоторых из них. Мне кажется, так будет правильно.

— О чем вы говорите? — не понял министр.

— У меня в консерватории учатся сотни детей. Средизахваченных детей — и мои будущие студенты. Разрешите… я предложу им себя взаложники.

— Вы музыкант? — поморщился министр. — Так и занимайтесьсвоим делом. Если они попросят им что-нибудь сыграть, мы пошлем вас. А покадайте нам возможность спокойно работать.

— Послушай, — схватил его за руку Дронго, — Президентасейчас нет в Баку.

Назови любого человека в республике, к которому я долженобратиться, чтобы ты наконец понял, сделал то, о чем я тебя прошу.

— Я подчиняюсь только президенту, — вскинул голову министр.— Ты знаешь, у меня особое положение. Я должен оправдать высокое доверие,которое мне оказано.

— Знаю, я все знаю. Но я прошу тебя понять… Я могу спастидетей. А ты обрубаешь мне руки-ноги. Я ничего не смогу сделать, если ты не дашьсогласия.

Это в твоей компетенции. Дай мне статус, я тебя очень прошу.Здесь все решаешь именно ты.

У министра было плоское, как блин, лицо. Его выпуклые глазабез ресниц смотрели на Дронго, но, казалось, не видели его. Пухлые губышевелились, очевидно, он что-то обдумывал.